Лесли Дэниелc - Уборка в доме Набокова

Мой день рождения — а Грег мне так и не позвонил. Праздновать день рождения с новым кавалером — плохая мысль, уговаривала я себя, даже если у вас уже была «близость». (Моя лексика для именования этих вещей даже мне самой казалась устаревшей. Как это называют люди средних лет, не «перепихом» же?) Куда более вероятным мне казалось предположение, что он просто не хочет больше меня видеть. Может, в этом и состоит суть ухаживания в зрелом возрасте: ты уже выросла, ты взрослая и сформировавшаяся, и в тебе нет никакой неопределенности, никакого потенциала. И твой спутник может запросто сказать себе: а вот этого мне, спасибо, не надо. А может, он просто занят, или его убило молнией. Или вообще никакой он не славный парень.

Я хотела его видеть. Еще сильнее я хотела почувствовать его запах. Да, знаю, очень приземленное желание. Я позвонила Марджи и рассказала, что было у нас с Грегом. Но не добавила, что у меня день рождения.

— Так позвони ему сама, — предложила Марджи. — Ты что, решила всю жизнь превратить в спектакль одного актера?

Я бросила трубку.

Сорок лет. Я никому не сказала, что у меня день рождения. Говорить рискованно, кто-нибудь может купить мне торт, а я терпеть не могу покупные торты. Когда я была маленькой, мама всегда покупала мне на день рождения квадратные многослойные торты — те, что подают замороженными. Саму ее промерзший жирный крем, уложенный в несколько слоев, никогда не прельщал. Гости уносили домой пакеты с несведенными кусками. К завтраку на следующий день торта никогда не оставалось.

А я бы не отказалась от куска торта на завтрак, хотя кусок поджаренного хлеба с вареньем тоже сойдет. Или два куска — если под вареньем слой подтаявшего масла. Что же, можно повздыхать, что мне уже сорок и молодость прошла. Нужно было побольше заниматься любовью, пока предлагали, — теперь ведь могут больше и не предложить.

Я сказала себе: способность терпеливо ждать награды — один из признаков зрелости. Я как-нибудь переживу без домашнего торта. И без секса переживу. Не дождусь ни того ни другого — и ладно. И плевать, что никто не поет мне песенки и не протягивает нарядных сверточков — ведь их надо разворачивать и делать вид, что содержимое тебе нравится.

Я бы вот не отказалась получить в подарок конторку, и есть один столяр, который прекрасно их делает. Я сказала себе: у меня неплохо получается жить в одиночестве. Знала, что это неправда. У меня неплохо получалось руководить домом свиданий.

Дама, рывшаяся в сумке, прервала свое занятие и протянула чашку за новой порцией чая. Сумка была «Прада», правда поддельная, — Дарси бы такая очень понравилась: черная и асимметричная. Пока я наливала чай, Дама с Сумкой бессознательно улыбнулась мне, как официантке. Да я и была официанткой. А еще я была хранителем статистических таблиц и случайно знала, что эта дама, когда не наводит порядок в своих вещах, любит проделывать довольно грязные штучки.

Многие клиентки любили, чтобы их шлепали; я не могла понять почему, — возможно, это как-то связано с патологической страстью к чистоте, но эта дама любила другое. Когда она появилась у нас два месяца назад, приключился изрядный переполох. Дженсон спустился вниз с ошарашенным видом:

— Она хочет, чтобы я… — Закончить он не смог.

Сид с ней уже был однажды.

— Унижения, — пояснил он. — Она хочет, чтобы ее унижали.

Я велела им отказаться, но она продолжала просить.

В тот же день, но пораньше заехала Джинна — попрощаться. Она привезла целый мешок зачерствевших булочек и охапку цветов из своего сада, нарциссов и тюльпанов. Номер она не бронировала, неловко потопталась рядом со мной, а потом я проводила ее до машины. Там она сказала, что больше не придет. Сказала, что семейная жизнь ее наладилась. В голосе сквозили робость и удивление.

— У нас… все опять, как раньше… близость.

Тот момент был для меня исполнен покоя и даже счастья. Скоро мы расстанемся, и каждый пойдет своим путем: забирать детей из бассейна, ходить на гребные тренировки, ездить в «Апекс» за курицей-гриль и кексом из кулинарии, а потом домой, чтобы выгулять собаку. Впервые за все время жизни в Онкведо я перестала чувствовать себя чужаком, у меня даже проснулось «чувство принадлежности», о котором здесь так много говорят. Я что-то принесла в этот заштатный, задрипанный городишко. Можно сказать, я принесла сюда любовь, но, наверное, это уж слишком высокопарно.

Хотя согласия мистера Дейча-младшего я так и не получила, я решила, что пора дать людям то, о чем они просят. Вернувшись в свой кухонный кабинет, я ответила на несколько писем, которые до этого отложила в сторону, — писем про вишневый пломбир.

Уважаемый!

Я тоже скучаю по вишневому пломбиру, хотя никогда его не пробовала. Письма, содержавшие мольбы (слишком сильно? заменить на «просьбы»?) возобновить его выпуск, сделали свое дело. Четвертого июля вишневый пломбир снова появится на прилавках!

Прилагаем купон на бесплатный рожок.

Искренне ваши…

Я набросала и второй вариант:

Уважаемый любитель вишневого пломбира!

Совершенно с вами согласна: вишня — прекрасная ягода, красивая и так замечательно лопается, когда ее прокусишь.

Мы планируем возвращение вишневого пломбира четвертого июля. Присоединяйтесь!

Прилагаем купон… и т. д.

Я вернулась домой — на автоответчике мигал огонек. Звонила мама сообщить, что я еще не достигла среднего возраста, потому что женщины в нашем роду доживают до «девяноста с хвостиком». Мама умеет утешить.

Звонил Грег:

«Привет, это я. — Голос звучал хорошо, надежно и очень тепло. — Перезвони».

Он оставил номер своего мобильника.

А потом мои дети спели «С днем рождения!». Качество записи на автоответчике было слабовато. Дарси пыхтела, а Сэм фальшивил. Я включила на полную мощь, и под конец они орали «С днем рождения!» на всю пустую кухню. Потом раздался механический щелчок, и наступила тишина.

В тишине таилась пустота, бездонная, как озеро. Почти столь же бездонная, как день смерти моего отца, в который мы продолжали, уже без него, делать самые обычные вещи: приготовили ужин и легли спать.

Я сидела, объятая пустотой, положив на колени раскрытые ладони, и ждала. Не знаю, сколько времени это продолжалось. А потом я встала. Ступни мои опустились на пол кухни Веры Набоковой, коснулись озерного дна, дна пустоты, и — пусть у меня нет никакого плана, но я должна действовать, и немедленно.

Я жевала сморщенные корнеплоды, не чувствуя вкуса, прокусывая землистую кожуру; может, это и были комья земли.

Я лежала в постели, почти без сна, не закрывая глаз, не отключаясь. Едва рассвело, я вскочила, оделась и встала у двери — дожидаться, когда проснется остальной мир. Поехала в банк, вытащила наличность из сейфа и выплатила ипотеку за целый год. Пронырливая операционистка страшно удивилась. Выписала мне справку о том, что я выполнила все условия кредита на весь следующий налоговый период. Я попросила позвать их финансового консультанта, оказалось, что это тоже она. Я открыла обоим детям счета на образование и туда тоже положила наличные.