Мартин Эмис - Беременная вдова

Рита не успела провести в их обществе и полминуты, как оказалась в чем мать родила. Она подошла к бассейну, стягивая через голову платье и сдирая туфли: Рита в костюме Евы, а затем — ухмылка до ушей и стремительный прыжок в воду. Кенрик медленно двигался сдедом за ней, низко-низко опустив голову.

Куда же смотрит полиция? Куда она, спрашивается, смотрит? Если с Шехерезадой разобрались бы в участке (а Лили отделалась бы предупреждением), подумал Кит, то Рита, безусловно, заслуживала посещения сотрудника отдела тяжких преступлений. Рита: пять футов восемь дюймов, 32–30—31, не просто без лифчика, не просто без трусов, но еще и с эпилированной кожей — девочка, готовящаяся стать подростком, в свои двадцать пять… Кит и сам бы мог привлечь внимание властей, окажись они тут. Его новое предчувствие пульсировало, словно черный цветок, на котором кормится пчела. Лили, обнажив верхние зубы, не сводила взгляда с Риты, а та говорила:

— Значит, давайте еще раз по кругу. Так, ты будешь… Давай помедленней скажи.

— Шехерезада.

— Ого, лапуля! Длинновато немножко, тебе не кажется? Дух захватывает! Язык сломаешь, а дальше у нас кто — Адриано, что ли? Ой, а ты маленький, да удаленький, а, красавчик? Как тебя дальше-то звать?

— Себастьяно, — ответил Адриано (вспомнив в конце концов, что этим надо гордиться).

— Тогда я тебя так и буду звать. Ничё? Знаешь, Себ, мене ж один Адриан сердце разбил. Зверь был, блядь, как не знаю кто… А ты — Уиттэкер. Счастлива познакомиться. А ты — Глория. А ты, малышка, — ты, конечно, будешь Лили. Ну вот. Так чем вы все тут, на солнышке, занимаетесь?

— Ничем, — сказала Шехерезада. — Негусто, но что поделаешь. Ничем.

Кенрик с угрожающими нотками в голосе попросил, чтобы его отвели в ближайший бар.

На крутой тропинке Кит не раз и не два поворачивался к нему, начиная простое утвердительное предложение, но его лишь заставляли замолчать взмахом руки. А Кенрик просил сделать остановку, садился на камень, курил, потом на пенек, курил, месил волосы восемью негнущимися пальцами…

Кенрик тоже был сыном беременной вдовы. Это произошло в начале второго триместра (быстрая машина с откидным верхом, летний дождь). И так продолжалось пять месяцев: пропавший отец, нерожденный сын, мать в слезах и в положении. Черные стебли или нити, но кроме того — знакомая линия силуэта, профиль, нацеленный, как знак вопроса, между жизнью и смертью. И старый порядок уступает место новому, хоть и не сразу, нет еще: наполненные груди и ослабевшие колени, тянет на одно, на другое, отошли воды, матка, как насос, и схватки, схватки, схватки.

Пять месяцев растущий младенец полоскался в соках оплакивания. В этом и состояла разница между друзьями. Рожая, мать Кита думала, что отец еще жив, потому нерожденное дитя в своей круглой ванночке ни разу не вкусило выделений горя. Вдова — widow, см. Оксфордский словарь, widewe — «быть пустым»; однако пустыми они не были, эти две женщины, эти две вдовы.

— Что это значит? — спросил Кенрик.

— Муссолини всегда прав.

— Понимаешь, чувак, дело в том, что я уже двадцать дней не оставался один, и… У тебя так бывает, когда не знаешь, кто ты такой?

Да нет, подумал Кит. Хотя сейчас у меня такое чувство, будто я то вплываю в себя, то выплываю.

— Как бы да, — сказал он.

— Ладно. Я в твоих руках. Веди дальше.

Они вошли в плотницкую пещеру через улочку от зоомагазина. Пьющие, одетые в свои фуфайки, словно замаскированные под овец. Кенрик сказал:

— У меня уже довольно хорошо получается. Buon giorno. Due cognac grandes, per favore [59] Добрый день. Два больших коньяка, пожалуйста (ит. фр.). . Это мне. Ты что будешь?

Они вдвоем стояли у прилавка под наблюдением шести или семи пар древних глаз. Кенрик залпом осушил первый стакан и передернулся. Необходимости понижать голос они не испытывали; когда оба закурили, Кит сказал:

— Можем начинать?

— Ага. Погоди. Николас передает привет. Да, а ту посылку ты получил? Не нравлюсь я все-таки Николасу. Он меня бестолковым считает. Придурком бестолковым.

— Нет, — возразил Кит; однако в этом что-то было. «И что ты нашел, — часто спрашивал его брат, — в этом придурке бестолковом? Он алкаш, неудачник и сноб. Уж я-то знаю. С ним ты можешь отдохнуть от собственного благородства. Ты ведь благородный — ты не притворяешься. Но тебя это изматывает. Так что время от времени тебе требуется отдых».

В этом тоже что-то было. Отвечая брату, Кит подчеркивал выразительность Кенрика — и тот факт, что девушки находили его привлекательным. Лили находила его привлекательным. Глаза Кита над шапкой пивной пены на секунду расширились.

— Николас, — сказал он, — считает, что ты клевый. Теперь можем начинать?

— Начинай.

— Ты ебался с Собакой!

— Ну да, ебался. Только я не виноват. Мне пришлось ебаться с Собакой.

— Я так и знал. Как только я тебя увидел, тут же решил: он ебался с Собакой! Ведь я тебе говорил: Собаку не трогать.

— Знаю, говорил; я и не собирался. В смысле, я же не идиот. Я же видел, что с Арном из-за этого стало. И с Юэном. А мне предстояло провести с ней сорок две ночи. Я знал, насколько это серьезно. У нас даже состоялся длинный разговор на пароме, и мы приняли торжественное решение, что ебаться с Собакой я не буду — в смысле, договорились, что останемся просто добрыми друзьями. Я был решительно настроен не ебаться с Собакой. Но мне пришлось ебаться с Собакой. Ancora, per favore [60] Еще, пожалуйста (ит.). . Сейчас объясню.

Их поход начался безоблачно — Рита в своем «MGB», Кенрик, ждущий со своим турснаряжением (колышки, брезент), — три недели назад, одним ясным ранним утром. Они сели на двенадцатичасовой корабль, идущий из Фолкстоуна в Булонь. По очереди садясь за руль, дважды остановившись перекусить, они ехали до полуночи, двигаясь на юг.

— И все было клево, — продолжал Кенрик. — Она, Собака, отличный спутник в дороге. Настоящая трещотка, но с ней очень весело — и невероятно бесстрашная. И платит за все. Помнишь, у меня был полтинник? Я его проиграл.

— Лошади.

— Рулетка. К тому времени, когда мы добрались до Франции, у меня уже не было денег, чтобы вернуться в Англию. Короче. Я подумал: идея замечательная. Собака мне нравится, я ее уважаю, и мы просто добрые друзья. Тогда я говорю себе: тебе нужно только помнить одну вещь, и все. Собаку не трогать. Короче. Потом мы нашли место для привала — знаешь, просто высовываешь голову и говоришь: «Кем-пи-инг?» Это было южнее Лиона. А потом в палатке… В палатке было так жарко. Просто невероятно жарко. — Он пожал плечами. — Так жарко было, что мы с Собакой начали ебаться. Вот так.

— М-м, — сказал Кит. Киту тоже было двадцать лет. И он понимал, что в палатке, где просто невероятно жарко и где находится Рита, от тебя более или менее ничего не зависит. — М-м. Значит, в палатке, где очень жарко. И как оно было?