Мартин Эмис - Беременная вдова

— Шехерезада отнесла ей поднос, — сказала Лили в предсонной трясучке. — А она лежит: во рту термометр, на голове ледяной компресс… Слышишь, как она чихает? Это как-то… Ты погоди. Завтра будет как новенькая.

На следующий день Кит огляделся в поисках хоть каких-нибудь смутных подозрений — их не было, не единого. Дело в том, что Глория, выражаясь ее собственными словами, была «жутко способная». Кит уже понял, что попал в другой мир; понял он и то, что попал в серьезный переплет — но лишь в психологическом смысле. На какое-то время он просто расслабился и с незамутненным восхищением подумал: вот это да. Вот так и надо вести двойную игру.

Например, за завтраком он имел удовольствие слышать, как Шехерезада заметила:

— Честно говоря, я восхищаюсь ее характером. Нет, серьезно. Помните, она весь день говорила про развалины? Даже в церкви. Все зачитывала отрывки из своего путеводителя. И все время, пока ужинали, думала, что все-таки как-то сможет. Едва живая, а все равно старается не терять присутствия духа. Вот это я понимаю.

Что же до самой Лили, когда речь заходила о Глории и ее недомогании, Киту доставалась бессмысленная роскошь — его упрекали в отсутствии любопытства (и зацикленности на себе): все воскресенье для Глории (он что, даже не заметил?) было непрерывной чередой приступов головокружения, приливов крови к голове и прискорбных торопливых визитов в ванную.

— Как ты мог это проглядеть?

— Да как-то проглядел.

— Господи, — сказала Лили. — У меня было такое чувство, будто я смотрю «Палату скорой помощи номер десять».

Не удовлетворившись этим, теперь Глория распускала слухи о том, что состояние ее за ночь ухудшилось. Она попросила — и желание это было удовлетворено, — чтобы ее посетил врач. Он приехал из Монтале и, заявив, что обнаружил присутствие знаменитого кампаньского вируса, промыл ей уши чесноком и оливковым маслом. А когда прибывший Йорк тут же потребовал поменяться комнатами, Глорию чуть ли не на носилках перенесли из башенки в апартаменты.

— Бедняжка Глория, — вздохнула Шехерезада. — Как тростинка хрупкая.

Неужели это произойдет на самом деле? Неужели в один прекрасный день он откроет свой экземпляр «Критического альманаха» и увидит статью, озаглавленную «Новый взгляд на „Гордость и предубеждение“: Элизабет Беннет в роли петушка»; автор Глория Бьютимэн — и Кит Ниринг (или « совместно с», а возможно — « в беседе с») . Он понимал, что ее интерпретацию — хотя, разумеется, и противоречивую — нельзя просто так сбрасывать со счетов.

— Ты что, по-английски читать не умеешь? — спросила она его. — Послушай. Это за десять страниц до конца. Сосредоточься.

— Лиззи, — проговорил мистер Беннет, — я дал согласие. Он принадлежит к тем людям, которым я не осмеливаюсь отказывать, если они соизволят меня о чем-то просить. Теперь от тебя зависит — быть ли ему твоим мужем. Но позволь дать тебе совет — подумай об этом хорошенько. Я знаю твой характер, Лиззи. Я знаю, ты не сможешь быть счастливой, не сможешь себя уважать, если не будешь ценить своего мужа, — смотреть на него снизу вверх. Твое остроумие и жизнерадостность грозят тебе, в случае не равного брака, многими бедами. Едва ли при этом ты сможешь избежать разочарования и отчаянья [84] Дж. Остин, «Гордость и предубеждение». Перевод И. Маршака. .

— «Я знаю твой характер », — повторила Глория. — «Твое остроумие и жизнерадостность». «Разочарование и отчаянье». «Не сможешь быть счастливой, не сможешь себя уважать». Не уважать себя. Это , по-твоему, что означает? Я тебя еще раз спрашиваю. Ты что, по-английски читать не умеешь?

— Да. М-м. Во всех остальных ничего и близко похожего нет. Так мистер Беннет знает, что она петушок?

— Не совсем. Он знает, что она проявляет необычный интерес к сексу. Что она петушок, он не знает, но это он знает.

— Кажется, я понял.

— А когда она вызвала скандал — прошла три мили по полям, чтобы навестить мистера Бингли! Без сопровождения, между прочим. Прекрасные глаза, «пылающее от напряженной ходьбы лицо», с видом «растрепанным» и «едва ли не сумасбродным». И потом, забрызганные грязью чулки. А ее нижняя юбка «на шесть дюймов в грязи». Белье покрыто грязью… Черт побери, тебе ведь положено разбираться в таких вещах! В «символах» и всем прочем.

Кит лежал и слушал.

— А отличные зубы? Это — признак мужественности. Ты намой погляди… Итак, мы пришли к согласию. Элизабет — петушок. А тогда единственным способом справиться с этой ситуацией было выйти замуж по любви. За эмоциями должен был следовать полноценный секс. Не то что сейчас.

— Так что же, в их первую ночь?

— Я тебе покажу. Пойди, займись чем-нибудь интересным минут на десять. А я пока поищу какую-нибудь свадебную одежду.

По возвращении: белое хлопковое платье с импровизированным бюстом в стиле ампир, белый платок на плечах, шляпка, подвязанная белым шелковым шарфом.

— Умоляю вас, сэр, не забудьте, что мне не сравнялось еще и двадцати одного.

Спустя несколько минут, когда он, оказавшись у изножья кровати, пробирался через необычайной плотности слой юбок и белья, зажимов и крючков, она, приподнявшись на локтях, произнесла:

— Единственное, о чем мистеру Беннету точно известно: если она выйдет замуж по расчету, то наверняка будет гулять. Про петушка — это на самом деле всего лишь дополнительная деталь. Дело все в том, как ты выглядишь в обнаженном виде. Какова ты на вид.

Какова ты на ощупь (твердость внутри мягкости). И еще — какова ты в мыслях, подумал он и двинулся дальше.

— Просто дополнительная деталь. То, что ты петушок. Но это очень редко встречается.

Когда все кончилось, Кит откинулся на спину и представил себе будущее, которое почти заслонили собой неторопливые семинары по каждой героине и антигероине мировой литературы, начиная с «Одиссеи» (Цирцея, затем Калипсо). Он сказал охрипшим голосом:

— Я собираюсь подарить тебе «Чувства и чувственность».

— И как же ты собираешься это сделать? — спросила она с видом полной невинности, направив взор кверху, при этом разглаживая руками щеки и виски. — Заебешь меня насмерть, что ли?.. Если можно, не кури здесь. Это улика, и вообще — привычка отвратительная.

Тонкие облатки билетов сообщили им без обиняков: их лето подходит к концу. Лили сказала:

— А что потом будет? С нами с тобой? Наверное, разбежимся.

Кит встретился с ней взглядом и вернулся к «Холодному дому». О господи, ну да — Лили и все такое. Он задался этим вопросом. « Расстаться — это опять будет в основном ее инициатива , — сказала Шехерезада. — После твоего друга Кенрика ». Это было похоже на шахматную задачу: он (Кит) считает теперь, что он (Кенрик) проговорился, что он (Кит) хотел, чтобы он (Кенрик) переспал с ней (Лили) — не для того, чтобы он (Кит) мог переспать с Шехерезадой, но просто чтобы прибавить ей сексуальной уверенности в себе. Или что-то в этом роде. Это было похоже на шахматную задачу — затея, вполне отделимая от динамизма игры как таковой.