Михаил Чулаки - У Пяти углов

Пока что Вольт не смог придумать ничего лучшего, как вычленить из пласта культуры нервную клетку, удерживать ее присоской, а через пипетку вводить в синапс известные медиаторы — в надежде, что найдется такой синапс, в котором ни один из известных медиаторов не передаст возбуждения, — это подало бы надежду, что данный синапс принадлежит аларм-системе… Работа, аналогичная по объему ручной сортировке песчинок на средних размеров пляже. Ну что ж, раз никто до сих пор не наткнулся на аларм-систему, значит, она упрятана достаточно хорошо.

Проделать такую работу можно, только если веришь, что она не напрасна, если ясно видишь в мечтах ее плоды. И Вольт видел! Так же как когда-то не знали, что такое иммунитет, и при внезапных эпидемиях, моровых поветриях, выживали те, кто почему-то обладал врожденным иммунитетом — до тех пор, пока не появились прививки, так и сейчас некоторые обладают врожденными преимуществами таланта, силы, но будет открыта аларм-система, и можно будет делать что-то аналогичное прививкам, только против глупости, против слабости… Ради этого стоило перебирать песчинки на пляже.

Ведь это, может быть, самая прочная неумирающая мечта человеческая: о силе, о талантливости. Она рождала античных богов и былинных богатырей… Да и сейчас — почему так много читают мемуаров, книг из серии ЖЗЛ? Потому что хочется прикоснуться к жизни людей выдающихся, сумевших реализовать свои силы! Умиление маленькими людьми, всякими Акакиями Акакиевичами — это для литературных снобов, а нормального читателя увлекают яркие личности! Поэтому самая главная задача науки о человеке — излечивать от слабости и бездарности, а уж потом от инфарктов… Подумать только, что здесь среди суеты, можно сказать, на краешке стола открывается новая эра в науке — эра антропомаксимологии!..

Но что, если вовсе нет специальных волокон для аларм-системы? Что, если она построена по другому принципу, гораздо более экономному: если в одном синапсе существуют два типа медиаторов — сосуществуют, — тот же нормальный серотонин передает нормальные сигналы, а какой-то неизвестный — алармические?! Если возобновить аналогию с телефоном, то при современной технике не нужно для тысячи одновременных разговоров тянуть тысячу параллельных проводов: они могут идти по одному проводу, разнясь частотой сигнала!

Идея была так заманчива, что Вольт не мог дальше продолжать препарировать волокна. Есть же Верная Кариатида — вот пусть и займется механической работой!

Он усадил Кариатиду за микроскоп, страдая, что та своими толстыми пальцами сделает неловкое движение и надорвет тот единственный аксон, на поиски которого потрачено столько сил. Страдая, все-таки усадил, потому что нужно было подробно обдумать новую идею — прямо сейчас, немедленно! Ведь потребуется совсем другая методика, теперешняя придумана под гипотезу о полностью автономной аларм-системе.

Верная Кариатида старательно приникла к бинокуляру. Какая же она огромная, какой маленький перед ней микроскоп. А как крутит кремальеры! Осторожнее надо, осторожнее!

— Да не торопись ты!

— Я не тороплюсь, Вольт Платоныч, я ни капли не тороплюсь, я совсем по микрончику, — робко защищалась Кариатида.

Всегда другие все делают не так! Если бы можно было все самому! Но невозможно, не хватит никаких рук. Вот и приходится доверять — той же Кариатиде. Красотке Инне Вольт бы никогда не доверился в серьезной работе, но кому-то доверять приходится…

Чтобы не мучиться зрелищем неловкости Верной Кариатиды — возможно, "мнимой неловкости, — Вольт ушел к себе в старшинскую, утешаясь тем, что основной гипотезой, пожалуй, станет новая, так что если Кариатида чего и напортит, то не очень обидно.

Крамер слонялся в ожидании начала празднества. Вольт подумал не без чувства превосходства, что уж он-то терять времени не будет: обдумает пока что новую гипотезу.

Но долго подумать не удалось. Распахнулась дверь, и явилась Красотка Инна:

— Именинник тут? А гость уже на подходе. Сейчас садимся. Только каждый со своим стулом.

Крамер поспешно схватил стул и двинулся к двери. Проходя мимо Вольта, еще сидевшего, он сказал, хлопнув его по плечу:

— Вот так, мастер: празднуй и забудь свои проблемы. И Веринька пусть забудет. Пусть радуется, как у нас тут все почти по-родственному.

— Да-да, почти по-родственному никто за нее не вступится, не подпишет письмо.

— Перестань, мастер. По-родственному — это дружно присесть за стол. А письмо — ты слишком много хочешь. Такова селявуха. Вот сейчас выпьем под киношника.

И тут Вольту пришла небольшая идея: ведь кино — оно чем-то родственно газете. Что, если попробовать впрячь в это дело кино? Они от Поливановой не зависят, так что чрезмерной храбрости не потребуется.

В коридоре тотчас и встретилась Веринька — тоже тащила свой стул. Сейчас не работа ждала, потому нечего было слишком торопиться. Вольт приостановился:

— Ну вот, Веринька, Поливанова была с иностранцами, к ней не пробиться. Да я и подумал потом: лучше всего письмо в «Литературку». Представляешь, статья появится: «Украли монографию»!

— Ах, я так и знала, что ты придумаешь удобную отговорку! Я все прекрасно понимаю! Каждый умирает в одиночку!

Вот и делай что-нибудь для нее! Крамер лучше понял, что такое подписывать письмо: это же в десять раз смелее, чем высказать все в глаза Поливановой, — высказанное останется в четырех стенах, а письмо — это документ, это сор из избы! Противно объяснять. Вольт махнул рукой и двинулся дальше со своим стулом. Тем более не стал говорить про идею с кино — тут ведь и самому еще не очень ясно, в отличие от газеты.

Сдвинутые лабораторные столы были покрыты бумагой, отмотанной от того самого рулона, неизвестно зачем стоящего в углу. Среди сборной посуды выделялась голубая тарелка, по которой несся на всех парусах романтический парусник, — вообще-то тарелка настенная, в свое время подаренная в складчину Хорунжему на день рождения, но теперь мобилизованная на стол и явно предназначенная для почетного гостя.

Сам гость стоял тут же в окружении наших граций. Тотчас присоединилась к грациям и Веринька, причем выражение лица у нее сменилось мгновенно — точно сняла ту скорбную маску, которую Веринька надевала специально для разговора с Вольтом.

Гость на этот раз даже не блистал кожаным пиджаком, что делало его в глазах Вольта несколько симпатичнее — у Вольта неприязнь к кожаным пиджакам, дубленкам, чемоданчикам-дипломатам и прочим навязчиво модным вещам.

Имя гостя Вольт не удержал в голове сразу как познакомился в прошлый раз, и с тех пор не было случая узнать. Такая беспамятность постыдна сама по себе, а кроме того, теперь неудобно было подойти, не зная, как обратиться, а ведь Вольт собрался завести с киношником разговор о попранной в лице Вериньки справедливости.