Михаил Чулаки - У Пяти углов

Филипп, смущаясь уже гораздо меньше, но все же смущаясь, показал секретарше свой членский билет и сказал, что хотел бы поговорить с ее начальником. И услышал, по-видимому, неизбежное секретарское:

— А по какому вопросу?

— По жилищному. Мне сказали в жилуправлении, что он курирует…

— У вас есть заявление?

Делать нечего, Филипп протянул заявление.

— Так… Понятно… И какой у вас метраж? Да, эта сразу нащупала слабое место. Проклиная свое нахальство, Филипп признался.

— И вы надеетесь получить еще? Секретарша оставалась вполне корректной, но в голосе послышалась неприятная сухость.

— Ну понимаете… видите ли… я же пишу…

И тут Филиппа осенило очень удачное сравнение:

— Я не был у вашего начальника, но, наверное, у него большой кабинет. По площади. И представьте, ему скажут: «Места у вас много, мы поставим в углу еще один стол, пусть там инспектор тихонько принимает жалобы». Наверное, ему станет трудно работать, когда в кабинете кто-то еще, правда? Независимо от площади. Так и мне. Дело не в сумме квадратных метров, а с стенах! Чтобы можно было не отвлекаться от работы.

Сравнение и в самом деле произвело некоторое впечатление. Сухость в голосе секретарши исчезла.

— Что ж, попробуйте. Может, и получится. А справки ваши в порядке?

Какие справки?

Секретарша посмотрела на него, как на человека, который, стоя на Дворцовой, спросил бы, как проехать в Эрмитаж. И объяснила почти по складам:

— Надо взять в вашей жилконторе такую справку: характеристика жилой площади, называется. Они знают. И другую о составе семьи, само собой. — Теперь в ее голосе слышалось сочувствие: наверное, она решила, что композиторы — люди не от мира сего и их надо водить за ручку и тыкать носом. — Эти две обязательно. И очень полезно было бы, хотя и не обязательно, чтобы ходатайство от вашей организации, то есть от Союза композиторов. Ну о том, что вы нуждаетесь в отдельном помещении по специфике вашей творческой работы. Потому что, сами понимаете: одно дело, когда за вас ходатайствует ваша организация, другое — если вы сами по себе, по собственной инициативе. Можете вы такую бумагу получить?

Филипп заверил с бодростью и облегчением:

— Ну конечно, могу! Обязательно!

— Вот и хорошо. И тогда приходите. Соберете все бумаги — ну и уж приносите прямо сюда, минуя учет и распределение, — закончила она милостиво.

Филипп вышел из исполкома, чувствуя себя почти победителем! Вот и секретарша Графова — сперва поколебалась, а потом тоже прониклась сочувствием! А ходатайство — да ему напишут в одну минуту! Он же не комнату будет просить от Союза из их фондов, а бумажку, которую ничего не стоит дать! И тогда… Неужели все так просто?! Хорош бы он был, если бы так и не решился пойти хлопотать! Вот уж действительно: под лежаний камень…

Или сегодня такой удачный день? Бывают же дни удачные и неудачные — совершенно точно.

Не мог Филипп не вспомнить и того, что, когда выказал перед секретаршей Графова свою непрактичность, неумелость в делах, это сразу расположило ее к нему. Может быть, он и на самом деле немного не от мира сего, но всегда он старается это скрывать, так же как и излишнюю впечатлительность: козырять что не-отмиростью, что ранимостью — дурной тон, так он всегда считал. Но вот невольно получилось, что он сделал шаг, по своим понятиям, дурного тона — и немедленно выиграл от этого. Выходит, становиться в дешевую позу парящего в эмпиреях творца — выгодно?!

Он медленно шел к дому на Рубинштейна. На длинном афишном стенде, которым закрыта боковая стена дома, где сберкасса, стена, обращенная к скверу, разбитому на месте когда-то сгоревшего дома, последнего деревянного дома на улице, на котором висела доска, что он памятник восемнадцатого века, — но доска не предохранила от пожара, — на этом стенде уже несколько дней висела афиша его концерта. Филипп специально перешел на другую сторону, чтобы удостовериться, что висит она и сейчас. Да, все в порядке. Самыми крупными буквами: АРКАДИЙ ДОНСКОЙ, дирижер, а внизу помельче, но тоже видно издали: ВАРЛАМОВ и СМОЛЬНИКОВ — авторы. Прошлась бы мимо этой афиши секретарша Графова, а еще лучше — сам товарищ Графов.

Сразу вспомнилось, что напротив висит еще один плакат, на котором фигурирует композитор Варламов. Он перешел обратно к Толстовскому дому, вошел под арку — нет, объявление о пропаже Рыжи, к счастью, кто-то уже сорвал. Не то что соседствовать с Рыжей Филиппу неприятно, а рядом со Смольниковым — сплошное удовольствие. Нет, Рыжи он не стыдился, стыдится нескромности своей подписи, стыдится по-прежнему, хотя сегодня имел случай убедиться в пользе некоторой саморекламы. А что до Смольникова…

Филиппа будут исполнять в первом отделении, Смольникова — во втором. Это решилось само собой; кажется, иного варианта и не предполагалось. Потому что успех должен идти по нарастающей, потому что к концу приберегаются силы для аплодисментов, а Смольников — это Смольников! Но почему?! Почему с первого шага у него чувство превосходства над коллегами? И почему так легко признали это превосходство и публика, и музыковеды, и оркестранты, и администраторы — все эти люди при музыке — и чуть ли не сами композиторы? Как выкристаллизовывался образ? Тут и имя сыграло какую-то роль: как устоять перед Свято-полком^ когда сразу вспоминаются какие-то древние предания, как бы шуршат страницы летописей. И сам Святополк всемерно культивирует свой образ: вот кто принимает позы, вот у кого жесты!

Когда у Филиппа спрашивают, что он думает о Смольникове, он теряется. Сказать то, что действительно думает — заподозрят, что завидует славе Смольникова. Превозносить вместе со всеми тоже не может. Бормочет что-то о безусловном таланте, который не всегда удачно направлен… Хотя сам не верит в безусловный талант Смольникова.

Филипп дошагал уже до дома, когда вспомнил, что нужно купить яйца, да и масло, кажется, кончается, и вообще полезно всегда мимоходом заглядывать в магазин: мало ли что дают. Благо магазин прямо напротив парадного. Филипп подошел ко входу, но долго не мог войти: дверь узкая, а из магазина все выходили и выходили. Почему-то, сталкиваясь в дверях, Филипп-инстинктивно всем уступает дорогу: не только женщинам, старикам и инвалидам, но и людям вполне молодым и здоровым. А ему встречные уступают редко, да почти что никогда; часто он уже минует наружную дверь, тамбур, подходит ко внутренней — и тут кто-то встречный, — ну в таком-то положении естественно пропустить того, кто прошел тамбур, а не заталкивать его обратно, — но ничуть не бывало: встречный без всяких сомнений двигает вперед и даже не боком, а при полном развороте плеч! Большинство, кажется, и не смотрит, идет ли кто-нибудь навстречу. Иногда Филиппу даже интересно: а если бы он шел точно так же, не глядя и не сторонясь, — так бы и столкнулись грудь в грудь? Но проверить он ни разу не смог: всегда сторонился в последний момент, уступал дорогу… Да, довольно долго пришлось ждать, когда сумел наконец войти в магазин. Ничего особенного не давали, но масло и яйца купил. У него всегда с собой в портфеле на всякий случай полиэтиленовые мешки — так что солидный портфель по совместительству работает хозяйственной сумкой.