Ирина Лобановская - Что мне делать без тебя?

— Ладно, — равнодушно отозвалась та, дорисовывая очередной лошадиный хвост. — Я не будут торопиться. Только это будет неправда…

И подняла на мать безмятежные светло-серые очи.

Родители Карена Джангирова недолюбливали всех девочек на свете и подзывать сына к телефону на девичьи голоса особого желания не выражали. Позвонит одноклассница, попросит скромненько, тоненько Карена — и тотчас в трубке воцаряется недовольное молчание его матери или раздается неодобрительное хмыканье отца, известного всей России журналиста и издателя. Девочки робели. Карен к телефону почти не подходил. Он занимался.

Ашот Джангиров не подозревал, что появление на свет первого сына резко и неожиданно изменит его самого и всю его превосходно отлаженную жизнь. Целеустремленный и жесткий мальчик из бедной многодетной армянской семьи, где он был третьим ребенком, Ашот уже лет в десять четко осознал, что в жизни все зависит только от него. Помощи ждать неоткуда. Но поскольку жизнь течет и развивается по определенным законам, необходимо просто наладить это ровное и мощное течение, запустить сильные механизмы движения — а дальше все пойдет само собой. Ашот не ошибся в расчетах. Лучший везде и всюду, первый в школе и подрабатывающий ночами на жизнь в Москве, куда семья бежала из Карабаха, он шел к своей цели спокойно и твердо, сметая на пути и предполагаемые, и непредвиденные преграды.

Журналистом он решил стать не случайно. И не только потому, что рано почувствовал тягу к перу и бумаге. Он учитывал совсем другие свои способности: Ашот обладал великолепным "нюхом" на сенсацию и умел наладить контакт с любым человеком. Огромное количество знакомых в разных уголках большого города, а потом и страны — он начал их заводить со стремительной быстротой еще в школе — давало ему серьезные преимущества перед другими. С безграничным обаянием Ашот дарил серии непосредственных улыбок, щедро раздавал комплименты, искренне восхищался чужими успехами, свободно и раскованно, с легким чарующим акцентом, рассказывал о себе… Он льстил, особенно мужчинам, которые покупаются лестью быстрее женщин, потому что плохо владеют этим оружием.

Решение стать политическим журналистом было обдумано Ашотом тоже во всех деталях давным-давно, но начал он с простого репортера. Обладая феноменальной памятью, Ашот не нуждался даже в помощи техники: он ловил, подмечал, коллекционировал образы и детали непроизвольно, подсознательно и "забрасывал" их в свой умственный банк данных навсегда, доставая оттуда при первой необходимости. Едва обратившись к проблеме, Джангиров, почти не задумываясь, без труда, четко представлял себе не план статьи, а видел ее уже на полосе. Беженец, он не боялся ни Москвы с ее порой слишком темными обитателями, ни притонов и игорных заведений, где его встречали с улыбкой еще на пороге. Иногда казалось, что во всех без исключения городских уголках знали и любили Ашота Джангирова. Но на достигнутом он не остановился. Этого было для него слишком мало. Ашот рвался вверх, к тем недоступным пока вершинам, которых достигали только избранные судьбой. Он рассчитывал стать таковым.

Ашот родился завоевателем. Он был хитер и силен, наделен отчаянной волей, огромным честолюбием и умением не сгибаться ни при каких обстоятельствах. Только в жестокой борьбе он видел смысл и цель своего бытия на Земле. И мир, во всяком случае, газетный, он завоевал легко и быстро, буквально за несколько месяцев. Далее предстояло завоевание мира политиков, что было значительно сложнее. Ашот хладнокровно, терпеливо и настойчиво готовился к этому. Вырабатывал свой собственный, запоминающийся раз и навсегда стиль в одежде, своеобразную манеру говорить и двигаться, обдумывал жесты и с титаническим трудолюбием, ночи напролет, изучал иностранные языки. Через год он сносно говорил по-французски и по-английски, понимал немецкий и итальянский и мог кое-что прочитать на арабском. Последнее было уже из области экзотики, но Ашот допускал и ее небольшую долю в своем четко продуманном образе. Он лепил себя, формировал, организовывал по тому конкретному, ясному идеалу, который давно сложился у Ашота-юноши. Теперь пришло время реализовать юношеские мечты и замыслы.

Начал Ашот дерзко — с любовных историй видных политических мужей. Многие журналисты пробовали с ними дебютировать и сделать на этом карьеру, но обжигались и останавливались. Ашот не затормозился. Отлично зная всех самых популярных кинодив, порнозвезд, манекенщиц и проституток, он пообщался с каждой из них отдельно, потратив немало вечеров и денег. Обожавшие Ашота девушки, хотя ни одной из них не перепало даже малой толики чувств и ласк смуглого журналиста (в этом вопросе он, как ни странно, оставался девственно чистым) верещали напропалую, выбалтывая свои и чужие секреты. Щебечущие красотки сделали свое дело: ввели Ашота в курс всех любовных интриг политической Москвы. Остальное было делом журналистской техники. Пять-шесть репортажей, лишенных всякой этики, сделанных чуть ли не из постелей депутатов и министров, написанных с такими подробностями, что сомнений в их подлинности не оставалось, — и о Джангирове заговорила вся страна.

Но купаться в грязи дальше ему не хотелось. Понимая, что чистыми руками ни политику, ни журналистику не делают, Ашот точно так же прекрасно сознавал: долгое пребывание в роли секс-репортера не украсит его и, в итоге, не позволит подняться туда, куда он замыслил. И Ашот предложил одному из приближенных к президенту лиц выкупить у него очередной сомнительный и сугубо интимный репортаж из жизни этого приближенного. Деньги Ашота не интересовали. Ему нужен был непосредственный и прямой выход на сильных мира сего. И он его получил легко и быстро, как добивался всего и всегда на Земле.

На редкость обаятельная наглость черноглазого красавца журналиста, говорящего с напевным армянским акцентом, пленила высокопоставленное лицо, хотя виду он не подал. Небрежно бросил на столик перед уверенным в себе визитером внушительную пачку долларов.

— Я полагаю, этого достаточно? Но вы пришли ко мне не за деньгами, ваш очередной материал — всего лишь удобный повод для визита.

Ашот усмехнулся.

— Вы правы. Я действительно очень хотел бы побеседовать с вами на иную тему.

Беседа длилась не менее получаса. Ашот вышел, ликуя, переполненный торжеством новой, еще одной, огромной победы, но внешне абсолютно бесстрастный.

С того дня началось его стремительное восхождение на самый верх. Теперь его боготворили буквально все. Старшие братья с детства относились к нему с нежностью. В самом начале его пути они всегда старались помочь, чем могли — в основном, деньгами. Сейчас видели в нем необычное существо. Хозяева, сдававшие квартиры, всегда спрашивали: