Нагиб Махфуз - Шахразада. Рассказы

— Но ведь отец двоих детей не бросит жену! Хотя бы уже потому, что нуждается в ней.

— Мне противна даже сама мысль о замужестве. Она повергает меня в ужас одной лишь перспективой голодного будущего.

— Подумайте еще раз…

— Нет, это невозможно. У меня никогда не хватит смелости снова довериться кому-нибудь.

— Как же вы тогда избегнете одиночества?

— Вот в этом-то весь вопрос!

— Вы сами отказываетесь от решения этой проблемы.

— Все что угодно, только не замужество!

Он немного подумал, потом спросил:

— А как вы смотрите на то, чтобы нам все-таки встретиться?

— Буду очень рада.

…Он улыбнулся. Она предлагает ему дружбу и обещает, что никогда не потребует жениться на ней. Зачем же теряться? Почему бы не испытать очередное приключение? Тем более если она окажется такой же красивой, как и ее голос. Да, но что же это за история, которую она рассказала? Все так и было на самом деле? Возможно. А может быть, она все выдумала от начала до конца или присочинила кое-что в деталях? Ведь известно, что кинематограф в последнее время пробудил у женщин огромные способности к творчеству. Все может быть… Главное, чтобы она оказалась такой же красивой, как и ее голос. Тогда он сможет внести некоторое разнообразие в ее жизнь. Новое приключение принесет с собой немало приятных минут, хотя, наверное, конец будет печальным, как, впрочем, и все в этом мире… Он продолжал улыбаться, барабаня пальцами по письменному столу.

И вот таинственная Шахразада предстала перед ним… Он поднялся ей навстречу и пригласил сесть, не спуская с нее пристального взгляда. Ей около тридцати. В общем, довольно интересная женщина. Но во всем ее облике какая-то надломленность. Даже улыбка у нее грустная и горькая. Улыбка зрелой, много повидавшей женщины. А внешне недурна. Вполне возможно, что ее история — чистая правда. Вот только когда она уверяла о своей решимости не выходить больше замуж, тут, пожалуй, была не совсем искренна. Вряд ли она отказалась от надежды иметь семью. Это она так только говорит, чтобы легче заручиться его дружбой. Но какое ему до всего этого дело? Беспомощная, бедная женщина с неустроенной судьбой. Такие не в его вкусе. Сделав для себя этот вывод и стараясь скрыть свое разочарование, он с напускной серьезностью деловито произнес:

— Добро пожаловать. Ваша история произвела на меня огромное впечатление.

— Благодарю вас, — ответила она, вздохнув.

— Вы не должны бояться трудностей!

— Я…

Но он перебил ее, внезапно ощутив острое желание поскорее закончить разговор.

— Выслушайте меня. Вы — мужественная женщина. И в этом ваше величие. Да, да, несчастья делают нас порой великими. Вы оставались великой даже тогда, когда случайно спотыкались. Величие — в вашем одиночестве. И это величие еще более возрастет, если вы преодолеете в себе чувство одиночества, решительно перешагнете через него. Нет, вы не одиноки. Кругом вас люди! Что бы они нам ни причиняли, надо верить в них! Иначе как жить! Надо верить в людей, надо верить во всемогущего Аллаха! Верить не колеблясь, не сомневаясь! Какая бы участь нам ни была предназначена!..

— В Аллаха я верю.

Он взглянул ей в лицо и увидел ее грустную, разочарованную улыбку. Женщина оказалась умнее, чем можно было ожидать. Слегка смутившись, он все же с пафосом закончил свою речь:

— Надо, надо верить в Аллаха!

Последние завсегдатаи разошлись, винная лавка опустела. Старый гарсон вытер свою лысину, громко зевнул, простонав, будто от боли, и принялся составлять стулья на столики.

Хозяин Маноли обошел все углы, заглянул в уборную, вернулся за стойку и, не торопясь, пересчитал деньги. Потом запер выдвижные ящики под доской бара, сложил столик для фишек, которыми он отмечал количество выпитых стаканов, и погасил лампу, висевшую над стойкой. Помещение сразу погрузилось в печальный сумрак.

— Поспеши! — поторопил Маноли гарсона. — Уже два часа ночи.

Тот кончил составлять пирамиды из стульев, снял грязный передник, повесил его на гвоздь, торчащий из стены, и направился к двери, волоча отяжелевшие ноги в глубоких резиновых галошах. Широкая галабея свободно болталась на его тощей фигуре.

Хозяин выключил и другую лампу, наступила полная темнота. Он вышел, запер за собой дверь и, нарушая молчание улицы, зашлепал своими ботинками, скрипевшими на каждом шагу.

В лавке был еще и третий человек. Спрятавшись за широкой пустой бочкой, он с нетерпением ожидал ухода первых двух. Когда скрип ботинок затих вдали, он с облегчением вздохнул и стал выбираться на свободу. Выпрямившись во весь рост, человек тщетно таращил глаза, пытаясь хоть что-нибудь разглядеть в кромешном мраке. Ощущение было такое, что он ослеп, затерявшись где-то в чужом, потустороннем мире. Человек нащупал вторую бочку. Значит, бар должен находиться слева. А в нем крайний ящик — с деньгами. Он осторожно двинулся с места, вытянув вперед руки. Наконец его пальцы наткнулись на стойку, и он пошел вдоль нее, пока не налетел на какую-то высокую табуретку. Здесь в нос ему ударил сильный запах солений, сардин и сыра. Он совсем потерялся… А вот наконец и заветный ящик. Здесь лежат денежки Маноли. Он добывает их продажей вина, за которое нам всем потом гореть в адском пламени… Вынув из кармана продолговатый предмет, напоминавший напильник, человек начал взламывать замок. Это ему наконец удалось, но тут снаружи донеслось громкое чихание. Рука замерла, а с языка готовы были сорваться брань и проклятия. Чертов бродяга, слоняется тут без дела. Нашел где: улица узкая, темная, без фонарей…

С нетерпением засунув руку в ящик, взломщик обшарил его дно от стенки до стенки. Но ничего не нащупал. Ну совсем ничего. Ах ты, Маноли, собака! Ни миллима не оставил! Неужели ты забираешь с собой всю выручку? Разве здесь, в лавке, не надежнее хранить деньги, чем таскаться ночью с ними по городу или прятать дома?

Человек раздраженно нахмурился. Темнота стала еще невыносимее. Неужели это рискованное дело пойдет прахом? Так хорошо все было продумано, подготовлено… С досады он взломал и другие ящики, но и там ничего не нашел, кроме остатков сыра, маслин и зеленых бобов. Продолжая стоять возле бара, он машинально жевал бобовые зерна, не ощущая никакого вкуса. Оставалось признать свое поражение.

Однако прежде чем приняться за поиски окна, чтобы через него бежать, он решил потешить душу. Протянув руку, человек взял с полки бутылку вина, вытащил пробку, приложился к горлышку ртом и принялся жадно глотать, пока не опорожнил ее всю. Потом замер, пытаясь проследить, как выпитое вино циркулирует в его внутренностях. Замечательно! Прекрасно! Неподражаемо! Поистине нет лучшего способа тратить деньги, чем покупать выпивку. И вообще нет никаких оснований для недовольства. Жаль, конечно, что у его двухколесной тележки завтра будет мертвый сезон… А ведь это все Маноли! Проклятие Аллаха на тебя!