Джойс Оутс - Одержимые

Джесел, ворча, грызет ноготь большого пальца:

— Возможно ли такое, Квинт! Нормальная женщина, увидев привидение… или вообще, завидев мужчину в такой ситуации, настоящего мужчину… убежала бы с криком о помощи.

Раздраженно Квинт отвечает:

— Может быть, любовь моя, я не такой устрашающий, как нам кажется.

— Или она ненормальная женщина, — говорит с тревогой Джесел.

Потом Квинт будет вспоминать этот эпизод не только с раздражением и досадой, но и с чувством сексуального возбуждения. Его веселит, что в Блае появилась новая, молодая, волевая женщина, домашняя, как пудинг, с телом, грудью и задом плоскими, как доска. Конечно, ей не достает страстности Джесел, но она живая, а бедная дорогая Джесел мертвая.

Квинт делается тонким, как змея, эфемерным, но способным к мощной полнокровной эрекции. Он демон, тайно проникает в спальню гувернантки, в ее постель, и, не обращая внимания на ее отчаянное сопротивление, в ее тело.

Когда он громко стонет и содрогается, Джесел бьет его крепким маленьким кулачком.

— У тебя кошмарный сон, Квинт? — иронично спрашивает она.

И вдруг неожиданная новость — бедного Майлза выгнали из Итона!

Квинт и Джесел ухитрились подслушать, как гувернантка и миссис Гроуз без конца обсуждают это событие и новую тайну. Недоумевающая, потрясенная и изумленная, гувернантка читает миссис Гроуз письмо директора об отчислении. Женщины анализируют его холодный, грубый, оскорбительно-официальный стиль, по которому ясно, что отчисление является вопросом решенным и обсуждению не подлежит. Кажется, что Итон просто «отказывается» признавать малыша Майлза своим учеником. Вот и все.

Присев на корточки рядом с Квинтом, Джесел тихо говорит чувственным тоном:

— Как приятно тебе, Квинт, снова увидеть твоего мальчика! Скоро мы все четверо воссоединимся! Я знаю.

Но Квинт, у которого есть догадки, почему исключили Майлза, мрачно отвечает:

— Бедный Майлз! Он все равно должен будет ходить в школу, обязательно. Он не может слоняться здесь, как его сестра. Дядя взбесится, когда узнает. Старый грешник спит и видит, чтобы его Майлз вырос таким же «мужественным», как он сам.

— О, какое нам дело до него? — спрашивает Джесел. — Он же самый страшный враг.

Через день появляется Майлз. Он почти такой же, как запомнил его Квинт, может, на дюйм или два повыше, на несколько фунтов поправился, кожа белая, глаза ясные, с этим слегка лихорадочным румянцем на щеках, с испуганной одышкой, которая казалась Квинту такой трогательной и осталась умилительной до сих пор. Нежный, хрупкий, пугливый юноша десяти лет, выглядевший намного, намного старше своих лет. Он завоевывает сердце новой гувернантки при первой же встрече, но предупреждает, несмотря на свою наивность: любые вопросы об Итоне неуместны. И в ту же ночь, когда ему следовало быть в постели, он проскальзывает мимо комнаты гувернантки (которую с ней делит Флора) и уходит в глубокую, подвижную тень сада в поисках… кого или чего?

Лунный свет каскадом льется с шиферных крыш огромного Дома Блай. Крики ночных птиц звучат ритмичным пульсирующим стаккато.

Квинт следит за Майлзом. Тот в пижаме, босиком пробирается по склону лужайки мимо конюшен к их старому месту встреч. Там ребенок кидается в покрытую росой траву, словно заявляя: «Я здесь, где же ты?» Когда умер Квинт, говорили, что малыш Майлз был «холоден как камень», не проронил ни слезинки. Это Квинт подслушал у слуг. Когда утонула Джесел, говорили, что Флора была «убита горем», безутешна много дней. Квинт одобряет стоицизм Майлза.

Спрятавшись неподалеку от норовистого мальчика (Майлз нетерпеливо озирается, срывая траву), Квинт смотрит на него восторженным, виноватым взглядом. При жизни Квинт пылал страстью к женщинам. Его чувство к Майлзу было лишь ответом на чувство мальчика. Таким образом, это была не истинная страсть. Квинт сомневается, справедлива ли в отношении ребенка эта тайная связь между ними? Привязанность бесконечно нежной, безмолвной интимности, которая даже после внезапного Перехода Квинта, кажется, не ослабела.

В лунной тишине голос ребенка звучит тихо, испуганно и с надеждой:

— Квинт? Черт тебя побери, Квинт, ты здесь?

Квинт молчит, внезапно онемев от эмоций. Он видит прекрасные глаза мальчика, сверкающие от возбуждения. Как трагично осиротеть в пять лет! Не удивительно, что ребенок хватался за колени Квинта, как утопающий хватается за соломинку.

У Майлза была милая и трогательная, возможно, немного жалкая, привычка разыскивать любовников, Квинта и мисс Джесел, в тайных местах их встреч, а потом с разметанными шелковистыми волосами, с расширенными, как у одурманенного, глазами он обнимал, прижимался, стонал от томления и удовлетворения — как можно было устоять перед ним, прогнать? Маленькую Флору тоже?

— Квинт? — шепчет Майлз, нервно оглядываясь. Его восторженное напряженное лицо подобно лепестку лилии. — Я знаю, что ты здесь, не может быть, чтобы тебя здесь не было! Прошло столько времени.

Эти наисчастливейшие дни! Эти самые неожиданные, непредсказуемые дни.

А какая в Блае неопределенность времени… В Блае, заросшем буйной растительностью в глуши Англии, невообразимая в суматохе Лондона и суровой вертикальности Харлей-стрит.

Майлз продолжает более отчаянно и требовательно:

— Квинт, будь ты проклят! Я знаю, что ты здесь… где-то. — Действительно, нахмурившись, от чего его безупречный лоб сильно сморщился, как мятая бумага, мальчик смотрит прямо на Квинта… возможно не видя его. — Не «умер»… — изящный рот Майлза искривляется от отвращения, — только не ты. Она же тебя видела? Новая сверхжуткая гувернантка? Я зову ее «Святая Выдра». Правда здорово придумал? Квинт? Она тебя видела? Конечно, она никому не говорит, слишком хитрая, но Флора догадалась. Было столько скучной болтовни про «чистоту» детства и необходимость «быть хорошим», начиная жизнь с чистыми руками. — Майлз резко засмеялся. — Квинт? Знаешь, они меня поймали… выгнали… как ты боялся… как предупреждал. Думаю, я сам виноват… какой дурак! Рассказал всего двоим или троим про это… мальчики мне нравились, о! Очень сильно… я им тоже нравился. Я знаю… они поклялись никому ни слова, и все же… как-то так… все стало известно… был жуткий шум и гам… ненавижу! Они все враги, их так много! Квинт? Я люблю только тебя.

И я люблю только тебя, дорогой Майлз.

Квинт является Майлзу — высокая, мерцающая фигура, выше, чем в жизни. Пораженный, Майлз задохнулся, взглянув на него, потом на четвереньках он ползет к Квинту, теперь уже плача:

— Квинт! Квинт! — Стеная в бреду восторга, он пытается обнять привидение, его ноги, бедра. Эфемерность Квинта его не отпугивает, возможно, от возбуждения он не совсем все понимает. — Я знал! Я знал! Я знал! Ты меня не бросишь, Квинт?