Филип Рот - Призрак уходит

Я постарался затушевать перед Джейми свою растерянность, скрыть, что давно живу в пространстве, полном дыр, а с того момента, когда Нью-Йорк оказался чужим мне городом, в котором живут другие и для которого я посторонний, мой разум все время раскачивается, как маятник, от вспышки к провалу. Как будто кто-то — пришло мне на ум — дернул рубильник, и схемы начали отключаться, одна за другой. «Если возникнут вопросы, пусть сразу же позвонит мне. Но Роб знает все куда лучше, чем я. Так что у Билли проблем не будет». А может, я уже говорил это, когда мы обсуждали поездку Билли? — пронеслось в голове.

Говорить о моих изменившихся планах было теперь не время. Следовало дождаться приезда Билли. Вдруг он сочтет, что мое жилище им не подходит? Тогда все решится само, без проблем.

— А я-то думал, что и вы поедете. В особенности сейчас, когда вам так не по себе.

— Не могу бросить работу над рассказом, — сказала она, но я не поверил, что это было причиной. Причиной был Климан. Переезд в Массачусетс — ее затея, так не ей ли решать, годится им или нет предлагаемый дом. Но она все-таки осталась. Ради встречи с Климаном.

— А как вам теперь Америка? В первый день второго пришествия? — спросила она.

— Боль постепенно отступит, — ответил я.

— Но Буш не отступит. И Чейни. И Рамсфельд. И эта Райе. Война не отступит. И их заносчивость — тоже. Ввязались в бездарную и бессмысленную войну. А скоро сотворят еще одну. Не менее бездарную и бессмысленную. Потом еще и еще, пока весь мир не захочет взорвать нас.

— Опасность, что вас взорвут в моем доме практически нулевая, — возразил я, хоть минуту назад намеревался аннулировать соглашение, дающее ей возможность обрести желанное убежище. Но заканчивать разговор не хотелось. Ей было вовсе не обязательно говорить что-то зазывное или провоцирующее. Сам звук ее голоса дарил мне удовольствие, которого я не имел годами.

— Я повидался с вашим другом, — начал я.

— И привели моего друга в полную растерянность.

— Откуда вам известно? Мы же только что расстались.

— Он позвонил мне из парка.

— Ребенком на пляже я видел гибель в море опытного пловца. Никто не понимал, что он в беде, пока не стало уже слишком поздно. Имей он при себе мобильник, мог бы, как Климан, просить помощи, едва обнаружив, что волны относят его от берега.

— Что вы имеете против Климана? Почему так стараетесь принизить его? Разве вы о нем что-нибудь знаете? — спросила Джейми. — Он ведь благоговеет перед вами, мистер Цукерман.

— Честно скажу, у меня создалось обратное впечатление.

— Для него было очень важно встретиться с вами. Вся его жизнь сейчас полна Лоноффом. Он хочет возродить славу великого — по его мнению — писателя, чье творчество оказалось в забвении.

— Вопрос в том, как именно возродить.

— Ричард — серьезный человек.

— А почему вы взяли на себя роль его адвоката?

— Потому что я его знаю.

Я постарался изгнать из воображения картинки, иллюстрирующие причины ее заступничества за серьезного человека, который был ее бойфрендом в колледже и с которым (весьма возможно) она сохранила интимные отношения даже и после брака с преданным Билли… в данный момент отсутствующим и находящимся в ста милях от Нью-Йорка, в то время как его жена страдает из-за переизбрания Буша в пустоте их квартиры, наискосок от маленькой церковки.

Лучшим финальным аккордом для завершения глупости, на которую я решился, приехав в Нью-Йорк, — а потом и надумав остаться тут на год, — будет попытка увидеться с ней, пока Билли еще не вернулся.

— И, значит, про скандал вы тоже знаете.

— Какой скандал?

— Связанный с Лоноффом. Разве Климан вам не рассказывал?

— Конечно нет.

— Думаю, что «конечно да». Уж вам-то он хвастался тем, что известно ему одному, и теми плодами, которые принесет это знание.

На этот раз она не стала отрицать.

— Итак, вам известна вся эта история, — сказал я.

— Если вы не хотели услышать ее от Ричарда, то почему хотите услышать от меня?

— Не возражаете, если я к вам зайду?

— Когда?

— Прямо сейчас.

Повергнув меня в изумление, она спокойно ответила:

— Если хотите.

Я начал укладывать вещи — необходимо было подготовиться к отъезду из Нью-Йорка. Старался думать о том, чем займусь дома в ближайшие недели, как вздохну с облегчением, вернувшись к привычному ритму и отказавшись от дальнейших медицинских процедур. Никогда больше не допущу положения, при котором невыносимо болезненное желание восстановить свою полноценность будет определять любые мои шаги. Уложив вещи, я пошел в сторону Семьдесят первой улицы и сразу же оказался во власти безумного вожделения, явно не безобидного для мужчины, у которого между ног не прежний, нормально функционирующий половой член, сфинктер которого исправно контролирует работу мочевого пузыря, а всего лишь огрызок дряблой плоти. Некогда крепкий детородный орган напоминал теперь конец трубы, болтающийся где-то на краю поля, бессмысленную трубку, периодически выбрасывающую и разбрызгивающую вокруг воду, пока кто-то не догадается завернуть кран и перекрыть эту чертову струйку.

Перед моим приходом она листала «Нью-Йорк таймс», выискивая все, что относилось к выборам. Газетные страницы были раскиданы по прихотливым оранжево-золотистым узорам чуть потертого персидского ковра, а на лице у нее виднелись следы настоящего горя.

— Жаль, что Билли сегодня не с вами, — сказал я. — Трудно справляться в одиночку с таким тяжелым разочарованием.

— А мы так надеялись на победу, — вздохнула она, беспомощно пожимая плечами.

Пока я шел к ней, она сварила нам кофе, и теперь мы сидели друг против друга возле окна в черных кожаных парных имсовских креслах и молча прихлебывали из чашек. Молчание подчеркивало неуверенность. Подчеркивало непредсказуемость. Маскировало стеснение. Во время прежних визитов я не заметил, что в их квартире живут две кошки, и теперь углядел их, только когда одна бесшумно вспрыгнула к Джейми на колени и та принялась мягко ее поглаживать, предоставляя мне возможность наблюдать за ними и молчать. Невесть откуда появившаяся вторая сразу же стала тереться о босые ноги Джейми и вызвала (во мне) приятное ощущение, будто мурлыкает не она, а сами лодыжки. Одна была длинношерстная, другая — короткошерстная, и это не могло не изумить. Ведь именно такими стали бы котята, которых подарил мне Ларри Холлис, не расстанься я с ними по истечении трех дней.

В линялой голубой футболке и потертых мешковатых серых брюках, она, как и прежде, поражала своей красотой. А мы были одни, и я не только не ощущал себя человеком, способным вызвать благоговение, но и вообще утратил всякий статус, чувствуя лишь ее власть надо мной, странным образом усиленную тем, что сама она выглядела абсолютно раздавленной поражением Керри и пугающей зыбкостью, которую оно породило.