Кингсли Эмис - Девушка лет двадцати

– Нам в самом деле пора уходить! – сказал я.

Мы чуть-чуть потянули, пока Вивьен искала сигареты с зажигалкой, наконец нашла и положила к себе в сумочку, но не успели мы дойти до дверей, как услыхали сзади со стороны дивана легкий двойной стук, означавший, что это ботинки с обоих наконец раскрещенных ног Роя каблуками ударились об пол. Я кинул ему через плечо, что утром позвоню.

– Что она собиралась делать? – спросила Вивьен, когда мы ужинали у «Бьяджи».

Выждав, пока официант разольет нам вальполичеллу и удалится, я высказал свои предположения по поводу выбора, стоявшего перед Сильвией, и по поводу того, что она, на мой взгляд, была готова предпочесть.

Вивьен вспыхнула:

– Но ведь не при нас же с тобой! Как это можно, прямо на наших глазах!

– Думаю, интерес – так, чтоб именно на наших глазах. В том-то и весь смысл. По крайней мере основной. Продемонстрировать свободу от того и от сего, а также свое презрение к тому, другому, пятому, десятому.

– Но для чего? Зачем?

– О господи! Чтоб выразить свой протест против нашего представления о приличиях. Показать, что она из тех, кто хочет быть. Незачем тебе в этом копаться. Это такой ребус, что голову сломаешь от вопросов, даже если нащупаешь разгадку. Кстати, Вив, почему ты не разозлилась, когда она… наезжала на тебя?

– Вообще-то чуточку разозлилась, хотя понимаю, о чем ты. Я видела, что ее раздражает и твоя приличная квартира, и то, что у нас с тобой все в порядке. И что это для нас естественно. Скажи, она была… как это… под кайфом?

– По-моему, да.

– Ну вот, нельзя ведь сердиться на человека в таком состоянии, верно? Она была не в себе. Ну и, значит…

– Верно.

Благополучно уронив на пол еще кусок своего escaloppe di vitello alla Biagi, Вивьен сказала:

– Скажи, Дуг, эта блузка ужасна? И эти серьги? Скажи, прошу тебя!

– Это твой стиль. Это решаешь ты сама. Вот что ей и претит. Те, кто не согласен.

– Не согласен? Она сама одевается не так, как принято.

– Да я не модный журнал имею в виду! Ее собственное окружение. Эти отбрасывают все и вся. Да и тот же самый Кингс-роуд или где там их центр поп-культуры!

– Так тебе нравится эта блузка? А сережки?

– Ты же сама знаешь.

– И она еще смеет говорить! Сама вырядилась черт знает во что. В рубище какое-то.

– Кошмарная девица!

– Надеюсь, она в квартиру ничего тебе не занесет? – сказала Вивьен.

Я тоже надеялся, особенно когда на другое утро, как и обещал, позвонил Рою и услышал его угрюмый, рассеянный голос. Сильвия ушла; он остался до моего возвращения; может, у меня найдется время, надо поговорить. Я сказал, что найдется, несмотря на то что я уже столько его сегодня потерял, а именно: между половиной шестого утра, когда меня разбудила Вивьен, и шестью, когда она, согласно распорядку, покинула постель. Времени было потеряно еще больше, потому что она долго сновала туда-сюда, пряча одно и вынимая другое из гардероба и ящиков комода, а потом еще пылесосила квартиру во всем ее многообразии, с преувеличенным вниманием, как мне казалось, проходясь вокруг кровати, на которой я продолжал лежать, но из которой, однако, она меня выпихнула сразу после семи, так как надо было складывать белье для прачечной. Изрядное количество яичницы с ветчиной, приготовленное мною по традиции, способствовало моей недолгой реактивации: в самом деле, Вивьен была так соблазнительна в своем форменном костюмчике, что я бы охотно склонил ее к возобновлению наших забав, если бы к тому моменту временные лимиты не были исчерпаны. Мы расстались, сев каждый в свой автобус, условившись, как обычно, созвониться в среду; вечером в понедельник Вивьен навещала своего отца в Хайгейте, а вторник принадлежал тому другому малому. При прощании я уловил в ее взгляде непривычно скудную для этого дня недели долю угрюмой озабоченности. Но легкомысленно не придал этому особого значения.

Экзотические кухонные запахи исходили от моего дома по Мейда-Вейл, во всяком случае, неслись с первого этажа, где обитал один пакистанец (по его словам, работавший где-то на Би-би-си) с женой, толстухой валлийкой. Поднявшись по лестнице, я столкнулся с Роем, который оказался небрит, а следы запекшейся крови на его щеках и подбородке свидетельствовали, что с моей бритвой ему совладать не удалось.

– Вы какой-то взъерошенный, – сказал он.

– Еще бы, если проснуться в такую рань! Между прочим, и вы выглядите не лучше.

– Верно. По всем статьям, ночь выдалась тяжелая.

– Могу себе представить.

– Сомневаюсь, дружище!

Мой взгляд упал на голый пол перед диваном в гостиной.

– Что такое, где мой ковер?

– Прошу прощения, Даггерс. С ним вышла неувязка.

– И он испарился начисто?

– Просто я велел Сильвии, чтоб она его унесла. Уверяю вас, это случайность, никакого умысла.

– Не сомневаюсь. Но все же, что с ним стряслось?

– Пожалуй, теперь им пользоваться уже нельзя. Я подыщу вам другой и сегодня же организую, чтоб вам привезли.

В подобных случаях, насколько я знал, Рой был не только готов и впрямь возместить ущерб, но предложить взамен нечто получше, хотя и в разумных пределах. Больше никаких перемен в гостиной я не заметил. Интересно, что в других комнатах, особенно в спальне.

– В остальном все в порядке, – заверил Рой, заметив мой пытливый взгляд. – Может, разбили только пару тарелок, чашку. Ну и еще я слегка переусердствовал с вашим скотчем. Разумеется, я все возмещу.

– Нет, нет, скотч за мой счет!

– Благодарю, очень мило с вашей стороны. Послушайте, мне, э-э-э, крайне неловко за ее вчерашнее поведение. Как правило, она ведет себя приличней.

– А, ерунда! Ничего страшного, даже несколько забавно. Теперь, если вы оставили лезвия, я хотел бы побриться. А пока сварите еще кофе.

Спальня оказалась не в худшем, чем обычно, виде, а постель была даже относительно аккуратно застелена: напрасная трата сил со стороны Роя, ведь белье с этой кровати, как и с утренней, предназначено в стирку, и не за его счет. Я не стал заниматься сменой белья, во-первых, потому, что вновь проявилась усталость, а во-вторых, потому, что неприятно, если б Рой застал меня за этим занятием.

Когда мы пили в гостиной кофе, он спросил:

– Вы чем с утра намерены заняться?

– Ну, сначала собирался послушать Вебера, а потом, в двенадцать пятнадцать, у меня запись в Доме радиовещания, «Музыкальный дневник».

– Пусть Вебер немного подождет, ладно? Сколько до его двухсотлетия? Лет десять?

– Шестнадцать. Нынче прогресс так стремителен, что мне нельзя упустить ни года. А что вы хотите предложить?

– Так, ничего особенного. Думал, можем слегка отвлечься от дел, завернуть в мой клуб, там я угощу вас парой бокалов шампанского и в лучшем виде отправлю на вашу запись.