Стивен Крейн - Алый знак доблести

Однако почти все дружно кивали головами в знак того, что теперь уже не сомневаются - друзья им не наврали.

Солдаты снова разлеглись и расселись, всем своим видом выражая покорность неизбежному. Они обдумывали новость, и у каждого было при этом особое, лишь ему присущее выражение лица. Материала для размышлений хватало. Многие туже затягивали пояса, обдергивали мундиры.

Прошло не больше минуты - и вот уже офицеры принялись подталкивать солдат, сближая и выравнивая шеренги. Они охотились за пытавшимися улизнуть, орали на тех, кто не желал сдвинуться с места. Так ретивые пастухи обходятся с упрямым стадом.

Наконец полк словно бы тяжело вздохнул и собрался с силами. Лица солдат отнюдь не выражали возвышенных чувств. Люди стояли, чуть наклонившись вперед и ссутулив плечи, как бегуны перед стартом. Множество глаз, поблескивая на угрюмых физиономиях, неотрывно смотрели на стену дальнего леса. Солдаты словно прикидывали в уме время и расстояние.

Чудовищное препирательство двух армий ни на миг не прекращалось. Миру было не до полка - он занимался другими делами. И полк сам должен был справиться со своей маленькой задачей.

Юноша повернул голову и пытливо взглянул на друга. Тот ответил ому таким же взглядом. Только они двое знали некую тайну. «Стадо баранов - остановить будет дьявольски трудно - немногие вернутся назад». Тайна, не слишком для них лестная. Но во взгляде, которым они обменялись, не было колебания, и оба с молчаливым смирением кивнули, когда стоявший рядом кудлатый солдат покорно сказал:

- Слопают они нас.

Юноша пристально всматривался в даль. Ему чудилось, что за древесными стволами притаилось нечто грозное и могучее. Он понятия не имел, как отдаются приказы о наступлении, хотя краешком глаз видел офицера, который прискакал, размахивая головным убором, точно мальчишка верхом на лошади. Вдруг он почувствовал, что солдаты напряглись и затаили дыхание. Цепь накренилась, как стена, готовая рухнуть, и с судорожным вздохом, который должен был означать «ура», полк начал свой путь. Сперва юноша не мог взять в толк, что происходит, но, когда его начали со всех сторон теснить и толкать, пришел в себя, рванулся и побежал.

Устремив глаза на четко очерченную купу деревьев вдали, где, по его предположениям, скрывался противник, он понесся к ней, как к финишу. Твердо веря притом, что нужно поскорее покончить с этим неприятным делом - и уж тогда все будет в порядке. Бежал, словно убийца от преследователей. Его лицо, увенчанное окровавленной тряпкой, побагровело, черты заострились и вытянулись от напряжения, воспаленные глаза горели мрачным огнем, измятый мундир был весь в грязных потеках, ружье описывало нелепые кривые, амуниция бренчала - воплощение солдата, сошедшего с ума.

Как только полк выбежал на открытое место, заросли и кустарники впереди ожили. Из них навстречу солдатам устремились желтые языки пламени. Лес громко выражал свое возмущение.

С минуту цепь почти не изгибалась. Потом выдвинулся вперед правый фланг, его сразу же опередил левый. Потом центр обогнал их обоих, полк стал похож на клин, но еще через несколько мгновений кусты, деревья, бугры и выбоины разорвали цепь, превратили ее в отдельные звенья.

Быстроногий юноша вырвался, сам того не замечая, вперед. Он по-прежнему не отрывал глаз от купы деревьев. Оттуда слышались уже знакомые характерные вопли неприятелей. И выскакивали язычки ружейного огня. В воздухе жужжали пули, снаряды выли среди древесных верхушек. Один упал в самой гуще наступающих и с бешеной яростью взорвался. На миг возникла немая сцена: солдат, взметнувшись в воздух, пытается руками защитить глаза.

Настигнутые пулями, люди падали, нелепо извиваясь. Полк отмечал свой путь трупами.

Люди добежали до места, где дышать стало легче. Ландшафт внезапно открылся им под совсем другим углом зрения. Они увидели батарею, суетившуюся вокруг нее прислугу, увидели и вражескую пехоту - серые гряды солдат и полосы дыма над ними.

Юноше казалось, что он видит мир во всех мельчайших подробностях. Очертания каждой зеленой травинки были изысканны и четки. Он как будто даже улавливал самые ничтожные изменения в прозрачных, невесомых слоях лениво плавающей туманной пелены. Замечал каждую шероховатость на бурых и сероватых стволах деревьев. Видел и однополчан, их вытаращенные глаза, потные лица, видел, как они исступленно бегут или падают, валятся, словно от толчка, ничком и застывают в непостижимой мертвой неподвижности - все, все охватывал взором. Его мозг механически, но неизгладимо запечатлевал доступное взгляду, и потом он без труда воссоздал и уяснил себе эту картину; лишь одно осталось непонятным - что привело туда его самого.

Но в этом яростном порыве была захватывающая сила. Солдаты мчались как одержимые, нестройно, дико вопили на бегу, тем не менее их вопли содержали в себе нечто, против чего не устоял бы даже флегматичный тупица, даже стоик. Мнилось, ни гранит, ни бронза не сдержали бы столь восторженного стремления вперед. Кто во власти подобной горячки, тому не по чем ужас и смерть, он глух и слеп к любым опасностям. Эта кратковременная, но великолепная вспышка именуется самоотречением. Потому-то, быть может, юноша недоумевал впоследствии, какие побуждения заставили его броситься в атаку.

Постепенно этот головокружительный бег исчерпал энергию солдат. Вожаки, словно сговорившись, один за другим переходили на шаг. Ружейный огонь действовал на них, как встречный ветер. Полк тяжело и хрипло дышал. Оказавшись среди бесстрастных деревьев, он дрогнул, заколебался. Вглядываясь в даль, люди ждали минуты, когда завеса дыма приподнимется и откроет им то, что за нею происходит. Их силы, запас воздуха в легких пришли к концу, к ним вернулась осторожность. Они вновь стали обыкновенными людьми.

Юноше чудилось, что он пробежал много миль и, более того, что очутился в новой, неведомой стране.

Стоило атаке захлебнуться, как негодующая трескотня ружейных выстрелов превратилась в неумолчный грохот. Все шире становились длинные и ровные полосы дыма. С вершины невысокого холма низко пролетали, издавая нечеловеческий свист, плевки желтого огня.

Солдаты остановились, и вот тогда они увидели, как, вскрикивая и охая, падают на- землю их товарищи. Несколько человек, безмолвных или слабо стонущих, лежало у самых ног однополчан. С минуту солдаты стояли, окаменев, бессильно опустив ружья, глядя, как редеют их ряды. Они словно лишились способности думать, соображать. Вид убитых и раненых как бы парализовал людей, сковал роковыми чарами. Бессмысленно оглядываясь, они переводили глаза с одного тела на другое. Странная то была пауза, странная немота.