Фрэнк Норрис - Спрут

Пресли вышел на улицу потрясенный, не в состоянии собраться с мыслями. Совсем иной подход, иной взгляд на вещи как громом поразил его. Просто так отмести их он не мог. В них слышалась правда. Выходит, что никого нельзя винить в трагических событиях, происшедших у оросительного канала? Определенные силы, определенные условия, закон спроса и предложения: вот значит, кто враг? Нет, они не враги, потому что природа не зла. Просто совершенно безучастна в своем стремлении к назначенной цели. Значит, природа - это всего лишь гигантская машина, циклопическая сила, страшная и неумолимая, левиафан с железным сердцем, не знающим ни сострадания, ни пощады, ни снисхождения, с олимпийским спокойствием давящий попавшуюся ему на пути человеческую песчинку; и не дрогнет, не скрипнет от сознания своей причастности к гибели живого существа этот огромный механизм, состоящий из колес и шестеренок.

Он вернулся в клуб, расстроенный и встревоженный, и поужинал в одиночестве. Он был задумчив, подавлен и совершенно запутался в своих черных мыслях. Однако, когда он собрался встать из-за стола, одно обстоятельство заставило его встрепенуться и на время забыть обо всем остальном.

Его столик стоял у окна, и, поднося к губам чашечку послеобеденного кофе, он бросил взгляд на улицу. И ему померещилось что-то знакомое в фигуре прошедшей мимо молодой женщины. Неужто Минна Хувен? Молодая женщина свернула за угол и исчезла из вида, но Пресли, взволнованный необычайным сходством, в один миг выскочил из-за стола, надел шляпу и выбежал на улицу, где уже зажглись фонари.

Но как он ни искал, ему не удалось обнаружить следов незнакомки, которую он принял за дочь злосчастного немца. Бросив поиски, он вернулся в клуб, почти к этому времени опустевший, выкурил несколько сигарет, заглянул в библиотеку, где безуспешно попытался заняться серьезным чтением, и, наконец, совершенно расстроенный, усталый и измученный, почти больной, лег спать.

Тем не менее он не ошибся. Девушка, которую он мельком увидел в окно, и впрямь была Минна Хувен.

За неделю до этого, когда Минна после целого дня бесплодных поисков работы вернулась в меблированные комнаты на Кастро-стрит, ей было сказано, что мать с Хильдой оттуда съехали. Это так ее потрясло, что в первый момент она потеряла дар речи. Боннвиль был самым большим городом, который ей до сих пор довелось видеть, и теперь она не знала, что ей делать, куда бежать и как понимать исчезновение матери и Хильды. Она была в курсе того, что хозяйка собирается вот-вот отказать им от квартиры, однако они упросили ее разрешить им остаться еще на один день в надежде, что Минна найдет работу,- о чем Минна и напомнила хозяйке, но та paзразилась таким потоком брани, что девушка окончательно растерялась и больше уж не возражала.

- Извините меня,- залепетала она.- Извините! Я же понимаю - мы вам задолжали, но скажите, куда девалась моя мама. А то как я без нее.

- Я тут ни при чем! - закричала женщина.- Мне-то откуда знать?

В действительности же дело обстояло так: после того, как хозяйка припугнула миссис Хувен полицией, та решила убраться подальше от этих мест, у хозяйки же она оставила для Минны нацарапанную на клочке промокашки записку, которую эта любезная особа немедленно потеряла. А свое смущение по этому поводу постаралась скрыть грубостью и притворной обидой.

- Буду я из-за всякой шушеры беспокоиться! - орала она Минне прямо в лицо.- Не знаю я, куда твоя мать подевалась. Я только с честными людьми дело

имею. От меня слова плохого не услышит никто, плати только за комнату. А как начнут вилять, по неделе плату задерживать, тогда все! Так что проваливай отсюда! Я тебя не знаю и знать не хочу. Не хочу, чтоб про мой дом болтали, будто тут проживают девки с Маркет-стрит. А ну, пошла вон! А то полицейского кликну.

Минна выбежала на улицу. Голова у нее шла кругом. Было около пяти часов. В кармане оставалось тридцать пять центов - все ее состояние. Что же теперь?

И сразу страх перед городом - слепой и безотчетный, знакомый одним лишь бездомным, напал на нее.

Уже первые несколько дней поисков работы показали ей, чего ждать от нового мира, в который забросила ее судьба. Что с ней теперь будет? Что ей делать? Куда идти? Страшные вопросы, ответа на которые не находилось. Притом ее мучил страх не только за себя. Где мать и сестренка Хильда? Что с ними? Ведь они же совсем не приспособлены к жизни. Их ждала гибель. И ее тоже. Но мало-помалу она взяла себя в руки. Мысль, что ей будет нечего есть, что голод грозит ее матери и Хильде, казалась неправдоподобной. До этого не дойдет, конечно же нет! Как это они ни с того ни с сего станут голодать. Со временем что-нибудь подвернется, обязательно подвернется, надо только подождать. Только где ей провести эту ночь, как пережить ближайшие несколько дней. Вот о чем нужно думать сейчас.

Особенно подкосила ее внезапность свалившейся на нее беды. За все свои девятнадцать лет она ни разу не столкнулась с необходимостью самой добывать себе пропитание. Кормильцем семьи всегда был отец, забота о ней лежала на нем. И вдруг отца не стало, вслед за тем исчезла и мать. И оказалось, что помощи ей ждать неоткуда. И какой-то пугающий голос грозно вопрошал: «Каким образом ты намереваешься себя прокормить?» Жизнь подступила к ней вплотную; Минне пришлось взглянуть прямо в ее жесткое каменное лицо, в ее тусклые глаза.

Близился вечер. Чтобы укрыться от нескромных глаз,- а они, как ей начало казаться, следили за ней отовсюду,- Минна приняла озабоченный вид и быстро зашагала в направлении деловой части города.

Одета она была вполне пристойно: синяя шерстяная юбка с синим же бархатным поясом, еще не потерявшие вида туфли, доставшиеся ей от матери, розовая английская блузка, жакет и соломенная шляпка. Внешность у нее была оригинальная и весьма привлекательная. Даже после всего пережитого не померкли ее светлые зеленоватые глаза, не поблекли пунцовые губы. Все таким же свежим оставалось фарфоровое личико. По-прежнему гладкими и блестящими были иссиня-черные волосы. Ее прелестная, очень женственная фигура тоже еще не утратила горделивой осанки. И даже в эти горькие минуты она не могла не замечать загоравшихся интересом взглядов, которыми ее встречали,- а часто и провожали,- мужчины. Только замечала она их скорей подсознательно. Настоящая Минна, измученная, напуганная, одолеваемая всевозможными страхами, шла все дальше и дальше, бормоча себе под нос:

- Что мне делать? Господи, что мне теперь делать?

Наконец она вышла на Кирни-стрит и шла по ней, пока этот хорошо освещенный, чистый торговый район не остался позади, а она не очутилась на Барбари-Кост - в прибрежной части Сан-Франциско, где питейные заведения перемежались с домами терпимости, где царил норок. Чтобы поскорей оттуда убраться, она свернула в какую-то улицу и тут же попала в трущобы «Китайского квартала», откуда выбралась лишь полчаса спустя, когда уже совсем стемнело, натерпевшись на всю жизнь страха, с сильно бьющимся сердцем.