Фрэнк Норрис - Спрут

К тому же все эти люди чрезвычайно вычурно одевались и вели себя до крайности помпезно. Русская графиня, излюбленным коньком которой была сибирская каторга, любила нарядиться под древнеславянскую невесту и являлась в кокошнике, нацепив на себя фальшивые драгоценности. Эстет распространялся насчет мало исследованных моментов в искусстве и этике, одетый в белую сутану. Бенгальская вдова описывала быт своих соплеменников в костюме, предписанном ее кастой. Обливаясь потом, в шубе и мокасинах из оленьей шкуры, выступал бородатый поэт с собствен ными стихами о буйных нравах золотоискателей. Японский юноша в шелковом одеянии благородных воинов о двух мечах читал отрывки из своих произведений: «Окаймленная ровной полоской земля, пригвожденная накрепко под ночи покровом, разъедается ржавчиной тьмы» и «Дожди, не знающие страха и упрека, низверглись на землю - посланцы тех, кто жил давным-давно, закованные в латы люди из легенды». Последовательница «Христианской науки» в строгих траурных одеждах рассуждала насчет отрицания воли и о всеобщей одушевленности материи. Университетский профессор, напялив в три часа дня фрак и нитяные перчатки, багровея лицом и отчаянно жестикулируя, громовым голосом читал по-немецки в литературных клубах и кружках отрывки из Гете и Шиллера. Индеец племени чероки, одетый в рубашку из оленьей шкуры с бахромой по подолу и расшитую голубым бисером, которую он взял напрокат у театрального костюмера, самозабвенно напевал что-то на родном языке. Дама - мастер художественного чтения - в марлевой тоге с базарными браслетами на запястьях читала поэму о греческих островах, где пламенная Сафо любила и слагала свои сладкозвучные стихи. Китаец в наряде важного имперского сановника прославлял Конфуция. Армянин в феске и мешковатых штанах без умолку рассказывал о турецких зверствах. Мандолинист, одетый тореадором, проводил «conversaziones» [12] Беседы (ит.) , пересказывая песни андалузских крестьян. Это был настоящий парад мошенников, парад жуликов, неистребимых и вездесущих, особое племя людей с хорошо подвешенными языками, шустрых и изворотливых, вереница шарлатанов. Они нескончаемо дефилировали перед жителями города, под покровительством дам-патронес; широко ими разрекламированные, эти люди были нарасхват в женских клубах, в литературных обществах и кружках, в объединениях людей искусства. Трудно себе представить, сколько внимания отдавалось этим мистификаторам, сколько времени они отнимали, сколько средств поглощали. И не важно, что разоблачался один обманщик за другим, не важно, что жертвами комбинаторов становились различные клубы, кружки и общества.И чем усерднее охаивала их ханжеская пресса, тем решительнее смыкали свои ряды дамы, поднявшиеся на защиту своих сиюминутных фаворитов. Тот факт, что человек, пользующийся в данный момент их благорасположением, подвергается преследованиям, приводил дам в истинный экстаз, и они тотчас наделяли очередной «светоч культуры» ореолом мученичества.

Эти прохиндеи морочили общество подобно тому, как облапошивают народ на сельских ярмарках специалисты по игре в наперстки, уезжающие затем с туго набитыми кошельками, не забыв, однако, мигнуть следующему охотнику, давая понять, что место еще не дочиста обобрано, что тут всем с головой хватит.

Как правило, общество не разбрасывалось и избирало себе один предмет поклонения, одного наставника, но и иные моменты, как, например, сейчас, когда весь город только и говорил что о Миллионной выставке и все находились в приподнятом настроении, для мошенников всех мастей наступал истинный праздник. Опустившиеся профессора, виртуозы, литераторы и художники валом валили в Сан-Франциско, наполняя город всевозможными звуками. Повсюду слышно было пиликанье скрипок, бренчанье мандолин, медоточивые голоса лекторов, читающих лекции об искусстве, бессвязный лепет поэтов, подвывание художественных чтецов, путаные речи японца, гортанные выкрики профессора-немца, невнятное бормотание индейца из племени чероки,- все это по случаю Миллионной выставки. Деньги текли рекой.

Миссис Сидерквист была занята с утра до ночи. Перед ней вереницей проходили все новые и новые гастролеры. И всем этим поэтам, писателям, профессорам она задавала один и тот же вопрос:

- Скажите, когда вы обнаружили в себе этот дар?

Она все время пребывала в состоянии восторга. Как-никак она находилась в самом центре общественной жизни. У жителей Сан-Франциско пробуждалось чувство Прекрасного, стремление к чему-то возвышенному. Они познавали Искусство, Литературу, Высокую Культуру. На запад страны пришел Ренессанс!

Миссис Сидерквист была женщина лет пятидесяти, маленького роста, довольно полная, краснолицая и постоянно не к месту разнаряженная. Она и до замужества была богата, состояла в родстве с самим Шелгримом и поддерживала весьма близкие дружеские отношения с семьей этого финансового туза. Ее муж, осуждая образ действий железной дороги, не видел в этом основания для ссоры с Шелгримом и продолжал обедать у него дома.

На этот раз миссис Сидерквист, довольная тем, что ей кстати подвернулся не успевший прославиться поэт, решила непременно познакомить Пресли с Хартратом.

- У вас должно быть так много общего,- объяснила она.

Пресли ответил на вялое рукопожатие художника, бормоча при этом приличествующие случаю банальности, а миссис Сидерквист поспешила прибавить:

- Вы, конечно, читали стихи мистера Пресли, мистер Хартрат. Они того заслуживают, поверьте мне. У вас так много общего. Вы одинаково видите природу. Сонет

мистера Пресли «Лучшая доля» написан в том же ключе, что и ваша картина; та же искренность, теже изысканные стилистические приемы, те же нюансы… o…

- Сударыня,- пробормотал художник, опередив Пресли, который явно готовился сказать какую-то резкость.- Я же просто мазила. Вы, конечно, шутите. Слишком остро я все воспринимаю. Это мой крест. Красота! - он прикрыл воспаленные глаза и сделал страдальческую мину.- Созерцание красоты лишает меня силы и воли!

Но миссис Садерквист не слушала его. Взгляд ее был устремлен на роскошную шевелюру художника: пышные блестящие волосы его ниспадали до самых плеч.

- Львиная грива!-шептала она. - Настоящая львиная грива! Прямо как у Самсона!

Но тут же, словно опомнившись, воскликнула:

- Ах, мне надо бежать! Сегодня вашими билетами торгую я, мистер Хартрат. И небезуспешно! Уже двадцать пять штук продала. Ну, а ты, Пресли, не хочешь ли испытать судьбу? Как насчет парочки билетов?.. Да, между прочим, у меня есть хорошая новость. Я ведь состою в комиссии, занимающейся сбором средств для Выставки; так вот, мы поехали с подписным листом к мистеру Шелгриму. Ах, он был так щедр, настоящий Лоренцо Медичи! Он подписал от имени ТиЮЗжд пять тысяч долларов! Подумать только! А еще смеют обвинять Правление железной дороги в том, что занимается грязными делишками!