Фумико Энти - Маски

– Спасибо. Надеюсь, вы не будете против, если и остальные тоже взглянут на нее. – Миэко спокойно посмотрела на Ясуко, как будто хотела отвести от себя взгляд Тоэ, придвинула коробку к себе и развязала веревку.

Внутри покоилась желтая, словно мертвая, маска. Длинные изогнутые веки, запавшие щеки, мягкие алые губы, черненые по старинному обычаю зубки – измученная горем женщина, давно пережившая возраст чувственности.

– Мне вспоминается тот день, когда ваш брат примерял для нас маски, – вздохнула Ясуко. – Тогда ваш отец лежал в постели, так ведь?

– Да. – Тоэ склонила голову и вытерла тоненьким пальчиком скатившуюся слезу.

– Что означает имя этой маски? – спросила Ясуко, заглянув через плечо свекрови.

Миэко вопросительно посмотрела на Тоэ.

– Ее называют Фукай, это имя можно двумя способами написать: иероглифами «глубокий колодец» и «глубокая женщина». В ней играют героинь средних лет, особенно матерей. Школа Кандзэ расшифровывает это имя как «женщина с очень глубоким сердцем» – то есть не только зрелых лет, но и многоопытная, понимающая. Хотя мой отец по-другому его истолковывал. Он считал, что эта метафора сравнивает сердце стареющей женщины с бездонным колодцем, таким глубоким, что вода в нем кажется густой и черной, как мрак перед рассветом. Сама я, конечно, ни на какие интерпретации не претендую. – Голос Тоэ звучал бодро – идеальное дополнение к ее чистому взгляду и легким движениям. Похоже, она сознательно решила отгородиться от призрачного влияния старинных масок.

После того как Миэко внимательно осмотрела Фукай, горестный лик с запавшими щеками прошел по кругу, из рук в руки. Все молоденькие женщины, и замужние, и одинокие, были веселы и ярко одеты, но, как только какая-нибудь из них принимала на ладонь маску, взгляд ее тут же становился торжественным и немного грустным, как будто тень этой маски ложилась на лицо. Словно пытаясь скрыть охватившие их чувства, они громогласно расточали похвалы и, совсем как восторженные иностранки, всплескивали над маской руками.

– Какая изысканная, грустная красота! Нынешним женщинам это не свойственно, всю грацию растеряли.

После ухода учениц Миэко с Ясуко уговорили Тоэ задержаться и поподробнее рассказать о смерти отца. Однако гостья отклонила их предложение остаться на ужин, и они проводили ее до крыльца, ступая бок о бок по залитой лучами заходящего солнца энгаве.

Внезапно тишину прорезал крик младенца, вслед за ним старческий голос затянул колыбельную. Детский плач разогнал холод изысканной атмосферы заброшенности, висевшей над этим большим домом.

– Господи! У вас ребенок? – Тоэ напрочь забыла о своей обычной сдержанности.

– Да, это малыш одной нашей родственницы. Мать его умерла при родах, и Ясуко стало так жаль мальчика, что она предложила воспитывать его как собственного сына, – как ни в чем не бывало ответила Миэко, скосив глаза на невестку.

– Трудно, конечно, но это такое милое создание, хотя теперь он все мое время занимает. Вообще-то это одна из главных причин, по которой мы решили перебраться в Камакуру: ребенку там будет лучше.

Тоэ с сочувствием поглядела на пару красивых вдовых женщин. «Мужчины в доме нет, ухаживать не за кем, – подумала она, – вот и пригрели сиротку».

Ясуко дошла с Тоэ до самых ворот. Вернувшись, она увидела, что Ю ходит по коридору с ребенком Харумэ на руках. Миэко ушла.

– Как наша кроха? – Ясуко с улыбкой поглядела на маленькое личико. Трехмесячный малыш простодушно взирал на нее блестящими черными глазками. И вдруг Ясуко отшатнулась от внезапно захлестнувшего ее страха: ей показалось, что на нее смотрят сразу и Харумэ, и Акио.

– Ю, а ребенок-то все-таки на Харумэ похож.

– Нет, мальчик – вылитый Акио-кун. – Ю бросила на нее тоскливый взгляд. – Если бы вы только знали, как больно мне смотреть на него. Я вот так же баюкала Акио и Харумэ, когда они еще в люльках лежали, а теперь оба на том свете. Но эта новая жизнь пришла им на смену; надо благодарить за это небо. – В последнее время у старухи глаза постоянно на мокром месте были. Вот и теперь по сморщенным щекам покатились крупные слезы. – Не то чтобы мне когда-то хотелось взять этого малыша на руки. Да простит меня небо, но когда в конце всего этого у Харумэ-тян отказало сердце, я даже рада была. Я бы не вынесла каждый день смотреть на нее с этим младенцем, в ее-то состоянии! Я и хозяйке так говорила, да только она внимания не обратила. Уперлась, хотела, чтобы ребенок на свет появился, и все тут, не слушала меня.

– Да, если уж мама что решила, ее не остановить, – согласилась с ней Ясуко. – Я тоже люблю малыша. Он так похож на Акио, что мне даже кажется – он мой. – Она осторожно взяла белоснежный сверток из рук Ю, прижала его к себе и поцеловала нежную щечку. Как же она скорбела о смерти Харумэ! От непрестанных молитв о том, чтобы малыш, вышедший из чрева Харумэ, пошел не в свою мать, а в Акио или Ибуки, выражение ее лица стало напряженно-искренним, как у маленькой девочки.

«Должно быть, в душе Миэко смешались боль и радость от смерти Харумэ», – подумала она. В этот самый миг таинственные глубины души Миэко, которые всегда завораживали, внезапно показались ей бездонными. На Ясуко снизошло беспомощное изумление, взгляд беспокойно забегал вокруг, как у потерявшего рассудок человека, которого бросили на пристани, а он все стоит, и стоит, и всматривается вдаль, желая в последний раз увидеть любимое лицо, а корабль-то давно уже скрылся за горизонтом.

Миэко сидела на коленях на полу в медленно сгущающихся сумерках. Она снова достала из коробки Фукай и теперь изучала ее в одиночестве. Бледно-желтый отсвет горестной маски ложился на лоб и скулы женщины, и в свете уходящего дня оба лица стали похожими, словно два цветка на одном стебле. Казалось, маска чувствует, как скорбит ее хозяйка по Акио и Харумэ, и знает о нестерпимой горечи женской мести, которую она так долго вынашивала в себе, скрывая на самом дне души…

До слуха Миэко долетел младенческий плач.

И в этот момент маска выпала из рук, как будто чей-то невидимый кулак ее выбил. Женщина потянулась и накрыла ее левой ладонью, а правая, словно парализованная, неподвижно застыла в воздухе.

Кансай район Японии, охватывающий города Осака, Киото и прилегающие префектуры. (Здесь и далее примеч. ред.)

Xэйан – столица Японии с 794-го по 1186 г. Связанный с ней период японской истории в культурном плане ознаменовался формированием новых жанров художественной литературы; в высшем обществе тогда царил культ поэзии, эстетизма и изящной любви.

Матерхорн – вершина в Пеннинских Альпах на границе Италии и Швейцарии.