Николай Бахрошин - Фиолетовый гном

Внешний вид – это главное в новой работе, быстро разобрался он. Приветливая вежливость к постоянным заказчикам и солидная строгость перед случайными посетителями. Их и держали для солидности, охрана фирме была нужна как галоши в Сахаре. Фирма торговала дешевой, сомнительной парфюмерией, бойко торговала, богатая была фирма, платила всем исправно, и ментам, и бандитам. Кто ее после этого тронет? Серега там целыми сутками сидел за столом при входе, надувал щеки для важности, проверял документы и записывал приходящих в толстые ученические тетради. А вообще – читал книжки. Днем прятал книжку в ящик стола, приоткрывая его, когда поблизости никого не было. Ночью читал открыто, предпочитая забористую зарубежную фантастику.

Организм у него был могучий, от похмелья он отходил быстро, на работу появлялся как штык. И выбритый, и наодеколоненный. Как положено. К нему замечаний почти не было. Иногда придирался вредный начальник смены, но он ко всем придирался.

В общем, работа – не бей лежачего, не сравнить со стройками и складами, а заработок – в твердой валюте. Журналист Жека, например, писал как черт в три-четыре издания, а зарабатывал тогда в несколько раз меньше его. Так жизнь устроена…

Серега считал, что он хорошо устроился. Разумно. А что, квартира у него двухкомнатная, живет один – кум королю и сват министру. Купил подержанный «жигуленок», получил права, поставил во дворе гараж-ракушку. В общем, не хуже, чем у людей. Как мать всегда говорила. По большому счету, не так уж она была не права. Жить не хуже других – это много. Конечно, не очень много, но лучше, чем ничего.

Жить надоело? Но это уже, извините, прямого отношения к самой жизни не имеет, рассуждал Серега. Это уже что-то из области входящего в моду психоанализа, толкующего проблемы головы воспалениями головки…

Как-то в одной газете Серега прочитал про вирус саморазрушения. Мол, есть такой, поселяется в человеке, приживается, как гриб-паразит, и давай себе разрушать все подряд. Сначала человеку перестает хотеться простых вещей – еды, например, или секса. А потом просто не хочется жить. Вирус не дремлет.

Врали, конечно. Фантастика махровая. А может, нет? В каждой шутке есть доля шутки. Если есть такой вирус, то он его подхватил.

Устал он, непонятно как, непонятно отчего, но – устал… Дом, работа, алкоголь, женщины… Ну и что? Секс тоже с какого-то времени становится скучным. Одинаковым. Теперь, глядя на очередную женщину, даже в одежде, Серега сразу мог рассказать, какая она без одежды и какая будет в постели. Потому что нечто похожее у него уже было. И, значит, опять ничего интересного.

А радость где? Искренняя радость, что так часто случалась у него в детстве? Другими словами, жизнь идет, катится своим чередом, а тепла в ней, как в улыбке утопленника. Один зеленый оскал на студенистой роже.

Нет, никто не спорит, жизнь – штука прикольная, иногда даже очень, особенно если выпить столько, чтобы захмелеть, но еще не отрубиться. Именно тогда начинают случаться всякие разности, о которых потом смешно вспоминать и приятно рассказывать. Весело это. Но как-то безрадостно. Как протяжные народные песни под раздолбанную гармонь.

В то время Серега иногда думал, что если бы с женой сложилось иначе, завел детишек, собак, кошек, как все, может, и чувствовал бы себя по-другому. А то один, как пес среди ночи. Бывают такие безнадежно пустые вечера, когда ничего не радует, ни книжка, ни телевизор, даже мысли об алкоголе вызывают только тошнотворное отвращение. Слоняешься по квартире и не знаешь, за что схватиться. Как будто давит что-то. Плохо быть одному в такие томительные вечера.

А потом он встречал своих одногодок, выглядевших в тридцать лет совсем уж замшелыми мужиками, озабоченных семьями, детьми, женами, тещами, квартирами и прочими глупостями. Озабоченными настолько, что, казалось, они вокруг себя уже ничего не видят. И себя-то не видят, если честно, на себя тоже рукой махнули, одна радость в жизни – дернуть стакан-другой втихаря от жены. И где радость?

Тогда он в очередной раз убеждался, что прав. Живет один, сам себе господин, товарищ и брат – и хорошо на том. В конце концов, каждый умирает в одиночку. Ему всегда нравилась эта фраза. Очень правильная, многое объясняет.

Наверное, это и называется возрастной кризис, вспоминал потом Серега.

Жека тоже неплохо устроился. Работал в популярной газете, уже второй по счету в его карьере. Дослужился до зам. завотделом. Маленький, но начальник.

Со школьных времен Жека был женат дважды. С первой женой он прожил года три, потом ушел, оставив ей годовалого сына и однокомнатную квартиру, подаренную его родителями на свадьбу. Со второй женой он прожил меньше года, детей завести они не успели. Богатый тесть тоже подарил им к свадьбе квартиру. Его родители на этот раз прогнулись на машину «девятку». На квартиру Жека, как порядочный человек, не претендовал. Уехал на «девятке», закинув в багажник чемодан с вещами и книгами. Книги и машина – это то, что мужику действительно принадлежит, распространялся он по этому поводу. Остальное – женское имущество.

Сереге Жека откровенно признался, что вторая жена застукала его на бабе. Выгнала, как собаку. Последовательно выставила за дверь бабу, потом – его, а потом – чемодан. А он не против! Не было счастья, да несчастье помогло. Теперь Жека снова жил у родителей на поднадзорном положении блудного сына. Только Серегина жилплощадь – отдушина и свет в окошке.

Бабник, конечно, Жека… И пьяница, разумеется. Типичный журналюга. Он сам говорил, непьющих журналистов, мол, не бывает. Журналисты бывают только пьющие и завязавшие. Судьба такая… Вали все на судьбу, Серый брат, – никогда не ошибешься…

Серега Кузнецов всегда считал себя человеком аполитичным. Политика – грязное дело. Это он не только слышал везде. Но и сам так считал, искренне повторяя эту популярную истину.

В молодости Серега добросовестно поднимал руку на комсомольских собраниях. Когда он после армии работал на стройке, пролетарий, значит, основа основ, все эти партийно-комсомольские игрушки уже казались ему ненужной мишурой. Так, пыль в глаза, новогоднее конфетти, без которого, между прочим, праздничная рюмка пьется не хуже. Скептицизм народа по отношению к собственным вождям уже достиг к тому времени крепости спиртного градуса, и политические разговоры рабочих шли исключительно матом в понятной направленности, вспоминал он.

Когда в стране начались реформы, пошли приватизации, ваучеризации, капитализации, Серега воспринял все это спокойно. С точки зрения пролетария всех стран, который так и не удосужился объединиться. Остался свободным, как сопля в полете. Всегда и везде любые реформы ведут к тому, что богатые становятся еще богаче, а бедные – еще беднее, объяснял он Жеке. Откуда Серега подхватил эту фразу, он не помнил, но часто и с удовольствием повторял ее.