Григорий Канович - По эту сторону Иордана

Такое это занятие, стирка — задумаешься-задумаешься, не знаешь, про что и думаешь. Баба Неля стоит на коленях около ванны, руки в теплой мыльной воде, не стирает, ищет в мыслях, о чем начала думать. Ступни сзади лежат на каменном полу как не свои, как-то вставать придется.

— Ча-аю!

Скорей достирать, покою ведь не даст. Вот про нее и думала, про Цилю, что бросить ее нельзя, не на кого, не на девок же. А за самих девок особо страдать нечего, все как-то устраиваются в жизни, устроятся и они, так или иначе.

Вот только Валентина… Не то чтобы самая любимая, нет, внучку Леночку баба Неля когда-то любила больше всех, больше мужа, больше дочери, надышаться на нее не могла. Юльку Леночкину так полюбить уже не сумела, сил стало меньше, а теперь и вовсе, если Юлька родит при жизни бабы Нели, запросто может случиться, что для бабы Нели это будет совсем постороннее существо. Нет, дочь Валентина просто по времени всех ближе, ближайшее звено в цепочке, следующая на очереди. И совсем ни к чему не готова.

Баба Неля не помнит про себя, чтобы она чего-нибудь, что надо, не умела. Так или иначе, лучше, хуже, не учась и не колеблясь, за все бралась и все делала. Про Цилю и говорить нечего — солдат революции. В кого же это Валентина такая задалась, подушка пролежанная, ничего не умеет толком, ни к чему ни таланта, ни интереса, ни к чему и ни к кому не прикипела сердцем за свои полвека с лишним. Кое-как замуж вышла, кое-как Леночку родила. Мужа удержать, разумеется, не сумела, ну, это и получше ее не сумели. Леночка вон вовсе замуж не пошла, у них это нынче просто, нагуляла Юльку в восемнадцать лет, кинула бабе Неле, побежала дальше гулять. А Валентина, как муж ушел, и совсем заснула. Баба Неля ей и Леночку вырастила, потом и Юльку. Ну, а не будет бабы Нели, что Валентина тогда? Впрочем, не бабе Неле теперь это решать. Либо приспособится, либо пропадет — как все.

Развесила пеленки, дала Циле чаю, взялась за глажку. Слава богу, постельное здесь не гладят, и Юлька свои джинсы с футболками не велела, с криком даже, но Леночке каждый день свежую блузку на работу, Валентина свое и сама могла бы, все вечера сиднем дома сидит, да пока надумает, пока раскачается, а там либо прожжет, либо перепачкает…

Забежала в перерыв Леночка, вытащила коробку с документами, что-то кладет, что-то вынимает. Последние дни все время в этой коробке роется, бегает куда-то, но, конечно, не говорит. Довольная сегодня на удивление, даже и ругнула бабу Нелю:

— Опять Циля Юлькину кровать всю прописает! Зачем пустила? Мало тебе, что в кухне вонь несусветная? — и то с улыбкой.

Редко нынче достаются бабе Неле Леночкины улыбки, давно уж нет у нее прежней ненаглядной внученьки Леночки, а почему-то эта улыбка бабу Нелю не обрадовала.

Леночка понюхала суп, поморщилась, но съела несколько ложек прямо из кастрюли.

— Села бы, пообедала как человек. Случилось что? Или не скажешь, как всегда?

— Потом, потом! Опаздываю! Вечером…

И опять улыбается, но прямо на бабу Нелю не смотрит. И убежала.

Вечером… Мнительная я стала, думает баба Неля. Ну, до вечера еще дожить надо.

Теперь Цилю кормить. Циля почти ничего не ест, но попробуй-ка пропусти обед или ужин.

Процедура сложная. Опять перетащить Цилю обратно в кухню — а не хочет теперь, хочет здесь, на кровати, упирается, не сдвинешь. Да ведь нельзя, все заляпает.

— Ну и сиди без обеда.

Циля мгновенно начинает плакать. Слез у нее мало, две-три слезинки всего, она подбирает их темным согнутым пальцем — и в рот, бережет жидкость. Дальше плачет всухую.

Баба Неля тоже заплакала бы. Но лучше не начинать, у нее слез нет совсем, а без слез такой жгучий спазм сожмет горло, за час не разделаешься.

— Ладно тебе, ладно, пойдем поедим.

А Циля раз, вывернулась из рук — откуда только прыть берется, когда не надо, — и улеглась. Лежит в своей пилотке, скрючилась, поплакивает потихоньку.

— Не хочешь есть? А без еды жить не будешь.

— Жить, жить! — всхлипывает Циля. — Только жить, жить, жить!

Звонок в дверь. И кого дьявол несет? У своих у всех ключи.

Молодой мужик, лет сорока с плюсом.

— Это здесь мишпахат олим ми Руссия? [4] Мишпахат олим ми Руссия ( ивр. ) — семья иммигрантов из России.

— Здесь, здесь.

— Шалом. Это гиверет [5] Гиверет ( ивр. ) — госпожа. Рувински?

— Это дочка моя Рувинская. А я Сомова.

— Да, так. Вот у меня барешима [6] Барешима ( ивр. ) — в списке. Рувински Валентина, Рувински Элена, Рувински Юлия, Сомов Нелли…

— Это я… Да что в дверях стоять, пройдемте хоть в кухню, если по делу.

Какое у него может быть дело? А там Циля голодная плачет.

В одной руке у него список, в другой полиэтиленовый мешок. Дочитывает по списку:

— …и Ласкин Циля.

— А это моя мама.

— У вас все еще мама? Как красиво.

Да уж, куда красивее.

— А я прихожу сказать, что у нас есть мивца [7] Мивца ( ивр. ) — особое мероприятие (часто: дешевая распродажа). .

Баба Неля чуть не плюнула:

— Нет, нет, ничего не покупаем! Шалом, шалом! — и из кухни хочет его вытеснить на выход, а он не поддается:

— Я к вам беhитнадвут, леhааник сиюа [8] Беhитнадвут, леhааник сиюа ( ивр. ) — в качестве добровольца, предложить помощь. , помогать олим хадашим [9] Олим хадашим ( ивр. ) — новые иммигранты. …

— Ну, заболтал! Ничего я тебя не понимаю и понимать не хочу.

— Но почему? Вам не нравится баарец [10] Баарец ( ивр. ) — в стране (в Израиле). ?

Ну, что ему скажешь? Как дети, ей-богу. Нравится не нравится, тоже мне разговор.

— Мне везде нравится.

— Увидите, будет хорошо.

— Знаю, знаю.

— Есть проблемы, но не надо входить в панику, они даются развязать.

Ах ты, ласточка моя, развяжи-ка ты мою проблему.

— Конечно, конечно, — соглашается баба Неля, а сама потихонечку к двери его направляет. А он открывает мешок:

— И я вам даю подарок.

— Подарок?

— Да, не так важно, я вам даю немного хорошей одежды.

Ни в чем он не виноват, хочет, как лучше, но бабу Нелю заливает злоба:

— Шмотья старого?

— Шмотья? Шматес? — лицо обиженное и впрямь, как у ребенка. — Нет, совсем красивая одежда, — и вынимает две нарядные мужские рубахи, от долгого хранения на них плотно слежавшиеся складки. Показывает бабе Неле ярлыки на вороте: — Пожалуйста, очень хорошая хевра [11] Хевра ( ивр. ) — зд. фирма. , «Брук Бразерс», Братья Бруки…

— Какие там братья Бруки, это сестры-рубашки. Да у нас мужиков и в заводе нету.

— Мужиков? Икарим [12] Икарим ( ивр. ) — мужики (крестьяне). ? В заводе. Агрикультурный работник в бейт-харошет [13] Бейт-харошет ( ивр. ) — завод, фабрика. . У вас нет? Но это не отыгрывает роль. Это не бегед авода [14] Бегед авода ( ивр. ) — рабочая одежда. . Не трудовое платье.