Виктор Свен - Моль

На одну из бесед Кости прибыли представитель горкома и заведующий отделом народного образования.

С этого и началось всё дальнейшее. Представителям не понравилось, что Костя Туровец говорит о русской литературе и забывает литературу советскую. А что самое возмутительное — он показал себя совершенно безыдейным и даже политически неграмотным. Он увлекал людей просто литературой, забывая раскрывать ее буржуазную сущность и не внушал слушателям ненависти к прошлому.

Костю Туровца отстранили от занятий в вечерней школе и объявили ему, что ранее выданная характеристика, рекомендующая его для принятия в университет, аннулирована.

Костю, правда, из комсомола не исключили, но для исправления направили на завод, предупредив, что только после «производственного стажа», после того, как он «переварится в рабочем котле», он вновь сможет хлопотать о поступлении в университет.

Костя Туровец, с путевкой комсомола, попал за Урал, в Омск, на новостройку, называвшуюся «молодежной». Действительно, молодежи здесь было достаточно, но еще больше, прямо без числа, было тут раскулаченных крестьян, живших в особых, наспех сбитых, бараках.

Костя Туровец изо дня в день наблюдал за активистами-бригадирами, с шумом и криком гнавшими на строительство очередные смены рабсилы.

«Рабсила» для него совсем еще недавно была простым, обычным и понятным термином: рабочая сила. Но здесь, на этой омской строительной площадке, сталкиваясь с десятками тысяч раскулаченных, Косте Туровцу вдруг раскрылся некий глубочайший, символический смысл слова «рабсила».

«Рабская сила» — вот как расшифровал Костя Туровец термин «рабсила». А потом, познакомившись с комсомольцем, начальником отдела кадров, он узнал, что кадры раскулаченных тают очень быстро.

— Разбегаются? — спросил Костя.

— Нет, — зевнул начальник отдела кадров. — Вымирают. Каждую неделю привозят восемьсот-девятьсот новых. Так что от первоначального кадра в одиннадцать тысяч человек уже давным-давно ничего нет.

— Да ведь это же люди, — прошептал Костя.

Начальник искоса посмотрел на Костю и презрительно махнул рукой.

— Кулачье это, а не люди. Их не перевоспитаешь, а вот тебе… тебе, думаю, следует маленько перевоспитаться.

Начальник отдела кадров, видимо, о настроениях Кости сообщил куда следует, потому что дня через два комсорг приказал ему явиться к секретарю партийной организации, к товарищу Карпенко.

— Для чего? — спросил Костя.

— Там узнаешь, — многозначительно бросил комсорг, и добавил: — Учти! Товарищ Карпенко — новый у нас секретарь. Принципиально строгий. Так что не опаздывай. Чтоб в шесть там был.

В установленное время Костя Туровец предъявил комсомольский билет у входа в партком. Получив пропуск, он уже собирался было подниматься на второй этаж, но остановился, заметив бегущего к нему комсорга.

— Очень хорошо, что без опоздания, — похвалил комсорг. — А то я думал…

— А ты тут при чем?! — удивился Костя.

— Я буду присутствовать при беседе секретаря парткома. Так распорядился сам товарищ Карпенко, — с гордостью объяснил комсорг. — Понимаешь: на тебя заведено персональное дело. А ты состоишь в моей организации.

Комсорг, как имеющий право командовать, подтолкнул Костю.

— Давай, быстрей!

Секретарь парткома Карпенко, выйдя в маленькую приемную переполненную людьми, сразу заметил комсорга и сделал ему знак. В приемной кто-то запротестовал:

— Надо по очереди, товарищ Карпенко!

— Товарищи, — повелительно объявил Карпенко. — У меня разговор по персональному делу одного… так что вам придется подождать. А ты проходи с ним, — велел секретарь и ткнул пальцем в сторону Кости Туровца.

— Идем! — приказал Косте Туровцу комсорг. В кабинете, за секретарским столом, находился уполномоченный ГПУ.

— Ну, что ж, — окинув прищуренным взглядом вошедших, сказал он: — Садитесь. Подождем товарища Карпенко.

— Садись, товарищ Туровец, — многозначительно произнес комсорг, свой стул отставив подальше от Кости.

На это не обратил внимания Костя Туровец. Это была мелочь по сравнению с тем, чем он сейчас жил. Всё, его окружающее, отодвигалось куда-то в сторону, уступало место мучительным поискам ответа на вопрос, почему, какая сила заставляет его работать самоотверженно и очень честно? Для него не было секретом, что это видят и другие. Знал он и о том, что прораб Игнатьев и бригадир Смолкин в своих, еженедельно сдаваемых сводках о выполнении заданий, всегда указывали его фамилию, как одного из лучших «ударников».

Это была чистая правда. И вместе с тем, сам Костя Туровец так и не мог бы сказать, а почему он «лучший»? Да, он первым откликается на призывы «ликвидировать прорывы», впереди всех бросается на самые ответственные участки строительства, вливается в гущу кулаков, вместе с ними роет землю, таскает кирпичи, сплошь и рядом заменяет того или иного врага, выбившегося из сил и уже не могущего выдержать тяжесть наваленного на него груза. Но почему он так поступает? Да потому, что ему нужна «характеристика», подписанная Карпенко. Без этой характеристики — нет пути в университет!

Объяснение, как будто бы, очень верное. И всё-таки Костя Туровец с ним не согласился, заглянул в глубину своей души и признал, что его стремление идти на самые тяжелые участки работы вызывалось желанием помочь всем тем тысячам раскулаченных, под конвоем возводящих сооружение, которому — в будущем — намечалось присвоить имя Сталина.

Раскулаченных — здесь — десятки тысяч. Костя Туровец — один. Ну, хорошо, тому или иному «врагу» он как-то поможет. А остальным?

Костя Туровец видел, что выбивающиеся из сил крестьяне-раскулаченные умирают на нарах своих бараков и по утрам вывозятся к братским могилам. Видел он и прибывающие составы товарных вагонов со следующими партиями кулаков, которые тоже будут вымирать и отправляться в те же самые братские могилы.

Значит, он, Костя Туровец, работает не только ради «характеристики», открывающей двери университета.

Подумав об этом, Костя Туровец вспомнил, что было время, когда комсомольская и партийная организации одобряли его «энтузиазм». Почему одобряли? Да потому, видимо, что мало кто из активистов по доброй воле общался с этими классово-чуждыми, обовшивевшими и обреченными на гибель врагами. Для этого есть специально подготовленный конвой.

Но когда стало известно, что Костя Туровец не только помогает конвою, но и старается как-то облегчить судьбу кулаков, тут взгляды активистов изменились.

С чего началось? Ах, да, с Семена Быкова.

С ним, с Семеном Быковым, Костя Туровец столкнулся совершенно случайно, потом встретился еще, разговорился и, наконец, поразился уму этого безграмотного крестьянина, мужественно переносящего свалившиеся на него муки. Он, этот крестьянин, ни на что не жаловался, он спокойно утверждал, что то, что происходит сейчас, было давным-давно предсказано и удивляться тут нечему.