Джон Кутзее - Мистер Фо

- Ты испортишь себе глаза в такой темноте,- говорю я. Она откладывает вязанье. - Есть одно обстоятельство, которого ты не понимаешь, - продолжаю я. - Мир полнится рассказами о матерях, разыскивающих своих сыновей и дочерей, которых они когда-то, давным-давно потеряли. Но я не слышала рассказов о дочерях, разыскивающих матерей. Рассказов о таких поисках не существует, потому что не бывает самих поисков. Они немыслимы в нашей жизни.

- Вы ошибаетесь, - говорит она. - Вы моя мама, я нашла вас и никуда от вас не уйду.

- Признаюсь тебе, я в самом деле потеряла дочь. Я ее не бросила, ее у меня отняли, но ты - это не она. Я оставляю дверь незапертой. Собирайся и уходи.

Сегодня утром, когда я спустилась вниз, она все еще была там, она спала, развалившись в кресле и укутавшись в свой плащ. Наклонившись к ней, я увидела, что один ее глаз приоткрыт и глазное яблоко закатилось. Я растолкала ее.

- Пора уходить, - сказала я.

- Нет, - сказала она.

И все же я услышала из кухни, как закрылась за ней дверь и щелкнул замок.

- Кто воспитывал тебя после того, как я тебя бросила? - спросила я.

- Цыгане, - ответила она.

- Цыгане! - усмехнулась я. -Только в книгах детей воруют цыгане! Могла бы придумать что-нибудь получше!

А теперь, как будто мне было мало неприятностей, на Пятницу нашел приступ тоски, что с ним бывает время от времени. Крузо называл это состояние хандрой, когда Пятница без видимых причин бросал свои орудия и исчезал в каком-то потаенном углу острова, а днем позже возвращался и как ни в чем не бывало приступал к своим обычным занятиям. Теперь он слоняется в тоске по коридорам или стоит под дверью, словно собираясь бежать и боясь одновременно высунуть нос на улицу, или лежит и делает вид, что не слышит, когда я его зову. «Пятница! Пятница! - зову я, сажусь возле его кровати, качаю головой, начинаю очередной длинный и бесполезный разговор, какие я веду с ним: - Как я могла знать, когда волна выбросила меня на твой остров, и я увидела тебя с копьем в руке, и солнце ореолом стояло вокруг твоей головы, что дорога приведет нас в мрачный английский дом и обречет на долгое пустое ожидание? Может быть, я ошиблась, обратившись к мистеру Фо? И что это за дитя, которое он к нам подсылает, это безумное дитя? Может быть, он подает нам этим какой-то сигнал? Но какой именно?

О, Пятница, как могу я передать тебе жажду, которую испытывают те из нас, кто живет в мире человеческой речи, услышать ответы на наши вопросы! Это можно сравнить с нашим желанием, когда мы целуем кого-то, почувствовать, что губы, к которым прикасаешься, откликаются на поцелуй. Иначе мы бы, наверное, согласились целовать статуи, холодные статуи королей и королев, богов и богинь. Как ты думаешь, почему мы не целуем статуи, не спим с ними, мужчины - со статуями женщин, женщины - со статуями мужчин, со статуями, изваянными в страстных позах? Ты думаешь, только потому, что холоден мрамор? Полелейте подольше в постели со статуей, укрывшись с нею вместе теплым покрывалом, и мрамор согреется. Нет, не потому, что статуя холодна, а потому, что мертва, или, точнее, она никогда не была и не будет живой.

Будь уверен. Пятница, сидя у твоей кровати и говоря о желании, поцелуях, я вовсе не хочу тебя соблазнить. Это не та игра, в которой каждое слово имеет второе значение, и когда говорят: «Статуи холодны», - имеют в виду: «Тела горячи», или когда говорят: «Я жду ответа», а подразумевают: «Я жду, когда ты меня обнимешь». Отрицание, которое содержится в моих словах, не принадлежит к числу тех фальшивых, что стали непреложным правилом поведения, по крайней мере в Англии (я ничего не знаю об обычаях твоей родины). Если бы я хотела тебя соблазнить, можешь быть уверен, я сделала бы это со всей прямотой. Я не пытаюсь тебя соблазнить. Я пыталось внушить тебе мысль, тебе, который, насколько я знаю, никогда в своей жизни не произнес ни слова и, по всей видимости, никогда не произнесет, мысль о том, что значит день за днем говорить в пустоту, не получая ответа. И я прибегаю к сравнению: я говорю, что желание услышать ответное слово подобно желанию быть заключенным в объятия другим существом. Ясно ли я выражаю свою мысль? Ты наверняка девственник, Пятница. Ты даже не представляешь себе, что заключает в себе понятие продолжения рода. Но ведь ты, конечно, чувствуешь, хотя бы смутно, нечто внутри себя, что влечет тебя к подобному же существу женского пола, а не к обезьяне или рыбе. И то, чего ты хотел бы достичь с нею вместе, хотя это может показаться тебе затруднительным, не приди она тебе на помощь, хотела бы достичь и я, и я уподобила это ответному поцелую.

Как ужасна судьба, обрекающая нас на жизнь без ответного поцелуя! И если ты останешься в Англии. Пятница, то именно такая судьба ожидает тебя. Где встретишь ты тут женщину своего племени? Мы народ, который не держит рабов. Я думаю о сторожевой собаке: хотя к ней и относятся по-доброму, но держат с рождения за запертыми воротами. Когда однажды такой собаке удается удрать, скажем, через оставшиеся незапертыми ворота, мир кажется ей таким громадным, чужим, полным пугающих видов и запахов, что она рычит на первого встречного, вцепляется ему в горло, после чего ее считают злой собакой и до конца ее дней держат на привязи. Я не хочу этим сказать, что ты злой. Пятница, я не имею в виду, что тебя когда-нибудь посадят на цепь, не в этом смысл моих слов. Я просто хотела сказать, насколько неестествен удел собаки или любого другого живого существа, которых не подпускают к себе подобным, и как зов любви, влекущей нас к себе подобным, умирает в заточении или ищет себе иную, неверную дорогу. Увы, в моих рассказах всякий раз вылезает нечто, чего я и в мыслях не имела, и поэтому я должна возвращаться назад и старательно объяснять истинный смысл и приносить извинения за ложный, пытаясь стереть всякие его следы. Некоторые люди - прирожденные рассказчики, похоже, я к ним не принадлежу.

Можем ли мы быть уверены, что мистер Фо, хозяин этого дома, которого ты никогда не видел и кому я поведала историю нашего острова, не скрылся еще несколько недель назад в своей тайной норе в Шордиче? Если да, то о нас никто никогда не узнает. Не обращая на нас внимания, его дом продадут для уплаты долгов. Не будет больше никакого сада. Ты никогда не увидишь Африку. Вернутся зимние холода, и тебе придется примириться с обувью. Найдется ли в Англии сапожная колодка размера твоей ноги?

Тогда мне самой придется взвалить на себя груз сочинения нашей истории. Но что же я напишу? Ты знаешь, какой на самом деле унылой была жизнь у нас на острове. Мы не знали опасностей, не встречали хищников, ни даже змей. Еда была в изобилии, ласково светило солнце. На наших берегах не высаживались пираты, грабители, людоеды - кроме тебя, если, конечно, тебя можно назвать людоедом. Действительно ли верил Крузо, спрашиваю я себя, что в детстве ты был людоедом? Быть может, в глубине его души таился страх, что однажды к тебе вернется жажда отведать запретного и ты ночью перережешь ему горло, зажаришь его печень и съешь ее? Быть может, все эти его разговоры о людоедах, плавающих с острова на остров в поисках мяса, служили предупреждением, скрытым предупреждением, обращенным к тебе? Замирало ли сердце Крузо, когда ты обнажал свои прекрасные белые зубы? Как бы я хотела, чтобы ты мне ответил!