Питер Акройд - Мильтон в Америке

— Блеск и надежды вы подменили суровостью и завистливым зложелательством. Вашей целью было принести древнюю истину в жертву скудному набору убогих доктрин.

Мильтон постепенно входил в раж.

— Любой — от мальчишки-школьника и до последнего из монахов — высказался бы по этому поводу куда красноречивей. Ясно, что в богословии вы сведущи не больше ребенка, а доктрины Писания для вас темный лес.

— В высокомерии и самонадеянности мне с вами не равняться. Но я, по крайней мере, не лицемер.

Мильтон внезапно побелел. А что если до собеседника дошли слухи о его пребывании среди индейцев?

— О чем это вы, мистер Кемпис?

— На словах вы за республику, но на деле хотите одного: распоряжаться ближними. Вы тиран, мистер Мильтон.

Стихотворец вздохнул свободнее.

— Как трудно, встречая глупца, удерживать свой язык в рамках благоразумия. Но я постараюсь, ради бедного юноши, здесь присутствующего. — Гусперо высунул язык и начертил в воздухе нимб вокруг головы Мильтона. Ощутив движение воздуха, Мильтон потрогал свои волосы. — Вы неумелый спорщик, мистер Кемпис. Вы вопиете о моих предполагаемых слабостях и в то же время выставляете на всеобщее обозрение свои. Кем вы являетесь в Мэри-Маунт, как не церемониймейстером? Или — иное название этой должности — распорядителем пиров? Или распорядителем наглой клеветы, которую вы только что изрекли?

— Я не полосую спины ни в чем не повинных женщин. Индейцы, у нас живущие, куда человечнее вас.

— О, вы возьметесь и эфиопа отмывать добела? Берегитесь, как бы к вам не пристала его чернота.

— Вот что, мистер Мильтон. Я убежден, что индейцы добродетельней и честнее многих христиан.

— Только послушайте! Цивилизованные дикари!

— А в чем состоит наша цивилизованность?

Мильтон помолчал.

— Гражданские свободы. Хорошие законы. Истинная религия. Все это для нас очень важно.

— То же и в Мэри-Маунт.

— Посмотри, Гусперо, он покраснел?

— Нет, сэр. Обычный румянец, но никак не пунцовый.

— Пунцовый цвет он приберегает для фекальных облачений своих священников.

— Я собирался добавить, — продолжал Кемпис, — что гражданские свободы и хорошие законы не чужды и индейцам. Они тоже знакомы как с порядком, так и со свободами.

— Дальше больше. Слушай. Гусперо. Это уже чересчур. Его самомнение взметнулось до небес.

— А за этим последует и истинная религия.

— Вы хотите сказать, что они усвоят ваше адское вероучение.

— И вот за что еще я вам ручаюсь, мистер Мильтон. Мне лучше оставаться в своем аду, чем жить на ваших небесах.

— Довольно. Я не могу вести философский спор с шутом вроде вас.

— Едва ли это прилично, сэр. Мистер Кемпис пришел сюда как друг.

Кемпис рассмеялся.

— Не обращайте внимания, Гус. Как меня ни провоцируй, я не отвечу бранью на брань. — Вновь наступило молчание, которое прервал наконец Кемпис. — Итак, ответьте мне, мистер Мильтон, по возможности спокойно. Разрешите ли вы бедной женщине покинуть ваше поселение? Я желаю взять с собой ее, а также ее мужа.

— Нет. Это исключается.

— И каковы резоны цивилизованного человека?

— Публичный приговор произнесен. Жребий брошен, а благо наших сограждан превыше всего.

— Вам нечего добавить?

— Абсолютно нечего. — Мильтон откинулся на спинку кресла, тяжело вздохнул и закрыл глаза.

Ралф Кемпис встал, отвесил поклон и подождал, пока Гусперо откроет дверь. Они вместе переступили порог и немного прошлись.

— Где ее держат? — спокойно спросил Кемпис.

Гусперо немедленно понял, куда он клонит.

— В караульне через дорогу.

— Кто ее стережет?

— Тюремщиком у нас Сол Тиндж. Еще там находится одна женщина, Агата Брэдстрит, чтобы не дать ей наложить на себя руки.

— А где эта славная парочка держит ключи?

— Ключ только один, размером с мою шляпу. Он висит за дверью.

— Эта шляпа сидит на умной голове.

— Знаю.

— А сумеет ли эта умная голова измыслить какую-нибудь коротенькую драматическую сценку?

— Вы хотите сказать…

— Что-нибудь для развлечения благочестивой публики. Может быть, пожар.

— Чтобы Тиндж и Брэдстрит на минутку покинули караульню?

— Вот именно.

— А что если среди ночи кто-нибудь завопит: «Держи вора!»? Наша стража просто обязана будет бежать туда.

— Гус.

— Что?

— Вы чудо.

И вот план был составлен. Ралф Кемпис, громко распевая, верхом отправился обратно в Мэри - Маунт. Сразу после полуночи Гусперо прокрался к дому Смирении Тилли. Как и у прочих поселенцев, окна у нее были затянуты промасленной льняной тканью, и Гус осторожно проделал кухонным ножом дыру в одном из них. Он всунул голову в отверстие и испустил несколько нечеловеческих воплей, а затем стремглав бросился прочь. Смирения в тот же миг пробудилась и,

еще не успев вскочить с кровати, закатила истерику.

— Мужчина! — кричала она на весь городок. — Ко мне в дом вломился мужчина! Грабят! Светопреставление! — Взбудораженная, она в плотной ночной рубашке выбежала из дома и, не отдавая себе отчета в своих словах, истошным голосом заорала: — Сатана! Грабят! Ох, грехи наши тяжкие! — Суматоха привела к результату, которого желал Ралф Кемпис: Сол Тиндж с мушкетом выскочил из караульни, Агата Брэдстрит, не желавшая оставаться в стороне, поспешно последовала за ним. К тому времени Смирения Тилли обнаружила дыру в окошке и лишилась чувств. Элис Коул опустилась рядом с ней на колени и закаркала молитву. Прочая братия также покинула свои жилища, и Ралф Кемпис под шумок прокрался в караульню. Приложив палец к губам, он отворил камеру и увел прочь Сару Венн.

Спустя два дня, дорогой Реджиналд, мне принесли весть, что папистская шлюха как ни в чем не бывало показывается в Мэри-Маунт. Подобно Иезекиилю, корчившемуся в собственных испражнениях, я не смог удержаться от праведного гнева. «Бесстыжий лжец! Презренный Ралф Кемпис! По нему плачет тюрьма! Вот бы проткнуть его копьем, когда он сидит в нужнике и тужится». — «Вот в это место я не стал бы вас сопровождать, сэр». Этот юнец по имени Гусперо теперь на каждом шагу злит меня и раздражает. Мне приходило в голову, что шут Кемпис заразил его римской болезнью, но я смолчал. Ожесточил против него сердце, но язык удержал за зубами. Я строил планы и действовал в одиночку.

Вскоре за тем я созвал совет, чтобы обсудить, как противостоять нашим гнусным и злонравным соседям. «Мы собрались здесь ради нашей общей пользы и безопасности, — обратился я к братьям. — По соседству находится поселение язычников, которые ныне неприкрыто стремятся уменьшить нас числом, опустошить наши владения и подорвать наш свободный дух. Кто они в сущности, эти паписты? По отношению к нашим карманам они ненасытная банда разбойников, которая постоянно грабит нас и разоряет. По отношению к нашему государству они грозят оказаться неистребимой гидрой беспокойства и подозрительности, кузницей раздоров. От них исходит опасность бунта. Они потрясают пылающим факелом общественного разлада. От интриг они перейдут к вредительству, а там недалеко и до насилия. Кто знает?»