Питер Акройд - Мильтон в Америке

Угодник Листер, воспламененный моей речью, поднялся с воззванием «про тесто». «Очистите старую закваску», — вскричал он. «Мистер Листер — добрый христианин, и меня весьма ободрила его цитата из Павла. И, набравшись смелости, я выскажу вам, мои коринфяне, что лежит у меня на сердце. Я думал вначале, что цивилизованное общение с папистами может быть допущено, пусть даже истинная дружба и доверительность исключена навсегда».

«Боже сохрани!» Это воскликнула славная Смирения Тилли, уже пришедшая в себя и повеселевшая после испытания, которое выпало ей в ту ночь, когда сбежала папистка. «Сохранит, добрая миссис Тилли. Теперь нам понятно: от нас ожидали, что мы станем терпеливо сносить оскорбления в адрес нашей религии, как на словах, так и в поступках. Нам предстояло пресытиться соблазнами… — Я взглянул на нее, и она громко застонала. — Без конца наблюдать акты идолопоклонства и суеверия. Подставлять уши слухам о скверных и нечестивых деяниях. Разве не наблюдали мы уже, как проворны, лицемерны и нечестивы сделались эти иезуиты?» — «Наши ворота из слоновой кости сломаны на куски!» — «Верно сказано, Элис Сикоул. Иезуиты постоянно у нас под боком, пытаются отвратить нас от правильного почитания Создателя. Для христианина это несвобода. Вам известно, что я человек мягкий по натуре, сторонящийся оружия и смуты. Но, воистину, мы не можем терпеть подобную жестокую враждебность и наглые оскорбления. — Я попал прямо в яблочко. Наступило глубокое молчание, приятное моей слепоте. — Итак, нам понадобятся форты и гарнизоны. Мы соберем вооруженную стражу. Враг не дремлет, будем и мы бдительны. Добрые братья из Нью-Мильтона, мы должны создать армию! Нам нужны собственные солдаты под водительство Христа! — Я уловил там и сям шепот, поэтому заговорил с еще большим напором. — На битву мы пока не призваны. Повторяю: пока. Но мы должны среди самых крепких братьев избрать будущих солдат и полководцев, выучить их и вымуштровать. Надо держать в постоянной готовности наше оружие: мушкеты и шпаги, порох и пули — все, что пошлет Христос. А что будет потом — кому ведомо? Не исключаю, добрые мои собратья, что Господь уготовал для нас деяния великие, о которых мы еще не подозреваем. А теперь не споете ли со мной из "Завета Благодати"?»

— Ох, вот она, Марта, у тебя на руках. Красоточка Марта. Трехмесячная Марта. Ну, малютка, что теперь с нами будет? Можно взять ее, Кейт? Кейт, мне думается, поселению грозит беда. Мистер Мильтон убедил остальных собрать армию. Он уверяет их, что Ралф Кемпис вот-вот на нас нападет. То ли он сходит с ума, то ли что-то замыслил. Это неправильно, Кейт. Неразумно. Он наполнен горечью, как яблоко из Клеркенуэлла, хотя не так свеж и сочен. Отправлюсь-ка я в Мэри-Маунт, Кейт, пока это горькое яблоко нас всех не отравило.

— Гусперо? Где вас носило? По комнате вашей супруги?

— Нет, Ралф. Вверх и вниз по лестнице. На небеса и в преисподнюю.

— А здесь, значит, чистилище?

— О нет. Мистер Мильтон не разрешает мне верить в чистилище.

— Потому что он дьявол. Идите сюда и берите упповок. Попробуйте эти вкуснейшие напитки из вина и плодов самбука. Вы видели трибуну и пурпурное одеяние? А раскрашенную зубчатую стену и зал из картона? Завтра предстоит мое коронование. Я стану королем Мэри-Маунт. Все мои придворные вам знакомы, разумеется?

— Настоящий Уайтхолл, не так ли?

— Верно. У нас имеется и теннисный корт. Причал, как на Темзе. И, как видите, пиршественный дом. Не хотите ли угоститься?

— Есть старая поговорка, Ралф: за разговор сперва, за стол потом. Можно побеседовать с вами доверительно? Вы вознамерились сделаться коронованным монархом, так ведь?

— А почему бы и нет? Чем я хуже Кромвеля, который тоже носил монарший пурпур?

— Не стану спорить, но вы ведь знаете, что наши приятели пуритане королей недолюбливают.

— И что с того? Разве я обязан угождать их благочестивым желаниям?

— Послушайте, Ралф. Я вот почему к вам явился. Джон Мильтон спит и видит собрать постоянную армию. Устроить гарнизоны и форты. Он опасный противник, Ралф, и дремать не станет.

— Вы слишком долго жили с братьями, Гус. У вас голова набита кошмарами и ужасами; удивляюсь, что вы вообще спите по ночам. Мистер Мильтон не пойдет на нас походом, обещаю. Давайте-ка выйдем на минутку. Оглядитесь. Наша колония разрослась. Мы для него теперь чересчур велики. Спокойно отдыхайте ночью, а днем милости прошу на представление.

Мне донесли об этом маскараде, дорогой Реджиналд, об этом миракле, этой мистерии, этом ритуальном представлении на следующий же день. Мой богомольный индеец, Иезекииль Кутговонк, — что на их языке означает «Иезекииль, который трубит в трубу» — служит мне агентом или лазутчиком в разукрашенной усадьбе этих папистов. Он притворяется, что исповедует их веру, а сам носит мне новости об их безумствах. И вот мне тут же стало известно о коронации — этом премилом богохульстве, устроенном в Новом свете.

Кемписа, короля эля и пирожных, вынесли на позолоченном ложе; на нем было одеяние из разноцветных перьев, пришитых к льняному чехлу; на шее болталась большая золотая цепь. Эти иезуиты, приверженцы содомского греха, с пением возглавляли процессию, а индейский заклинатель вторил их глухим голосам, тряся тыквенную бутыль с бобами. Благочестивая компания внесла Кемписа на возвышение и сопроводила к трону, похожему на седалище шлюхи, а паписты с дикарями, обращаясь к своей Марии, затянули: «Ты будешь свят в глазах всех поколений». Услышав это, Реджиналд, я не сдержался и принялся хохотать, а Иезекииль мне вторил. Потом он рассказал, как, с непристойной помпезностью, на голову Ралфа Кемписа возложили языческую корону из раковин и драгоценных камней. О великолепие!

«Убеждаюсь, что наш дурень смахивает на плохого актеришку, — сказал я, — который безумно жаждет рукоплесканий. Что ж, согласен ему поаплодировать. Но только в какой-нибудь затхлой темнице. По своей натуре папист тяготеет скорее к рабству, чем к свободе. Однако легкого рабства ему не будет. Если только он попадет в руки мне. И вот что я тебе скажу, дорогой Иезекииль: король Кемпис не сможет больше взывать к святыням в своей скотской церкви! — Эти мысли были слишком глубоки для индейца, но затем я добавил простое распоряжение: — Не оставишь ли меня теперь наедине с Создателем?» И тут я принялся стонать и лить слезы. Я взывал, вздыхал и сокрушался так громогласно, что туземец, почуяв недоброе, вернулся. Он обнаружил меня на полу в коленопреклоненной позе; обильные слезы ослепили бы мои глаза, не будь я и без того незряч.

«Господь берет мою длань и ведет меня, Иезекииль Куттовонк. Он нашептывает мне в ухо. Подталкивает меня. Мгновение назад, в этой скромной гостиной, я услышал, что обязан вести с порочным Кемписом войну до скончания веков. Да будет так. — Он помог мне подняться, а я шепнул: — И ты должен мне помогать».