Дон Делилло - Mao II

— А в чем, собственно, состоят обязанности помрежа?

Улыбнувшись еще шире, она посмотрела на Билла так, будто он произнес ту единственную фразу, которую она могла бы счесть доказательством его любви.

— Напоминать актерам, в каком квадрате сцены им полагается упасть замертво.

Из спальни вышла Гейл, взяла с вешалки куртку.

Билл повернулся к ней:

— Я тебя выгоняю? Останься, будь нашим рефери. На мою голову обрушилась ветхозаветная песчаная буря.

— Сегодня у меня гипнотерапия. Это моя последняя надежда сбросить хоть пару фунтов.

— Я ей говорю: "Попробуй не есть", — сказала Лиз.

— Говоришь — с таким видом, будто ничего нет проще. Меня хватает максимум на восемь дней строгой диеты, потом включается автопилот, и я с чистой совестью оставляю свое тело в покое.

— Поговори с моим отцом. У писателей самодисциплина та еще.

— Знаю. Завидую. Я бы так никогда не смогла. Сидеть и корпеть день за днем.

— У бродячих муравьев — вот у кого самодисциплина, — сказал Билл. — А что есть у писателей, лучше меня не спрашивайте.

Гейл ушла, а они вдвоем сели обедать. Билл предположил, что переднее седло этого лесбийского тандема занимает его дочь — она здесь принимает решения и врачует раны. Он попытался внушить себе, что крайне гордится ею. Разлил по бокалам вино, купленное, когда он вылез из такси и пошел бродить в поисках знакомых домов и вывесок, — уже сообразив, что начисто забыл название ее улицы, не найдя в своем бумажнике ни телефона, ни адреса, вопрошая себя, как же, черт подери, собирался попасть в ее квартиру, даже если бы знал, где она живет, а потом набрел на таксофон, позвонил в справочную, и Лиз оказалась не просто в общедоступной базе данных, но и дома.

— Послушай-ка, я тут пытаюсь вспомнить, что еще в прошлый раз мог у тебя оставить.

— Твой халат носит Гейл.

— Гипноз. Возможно, это панацея.

— Ты оставил портмоне с дорожными чеками и паспортом. Сделай удивленные глаза, папочка.

— Я все гадал, куда его черти задевали.

— Ты отлично знал, где оно. Потому и приехал, так ведь?

— Я приехал увидеться с тобой, девочка.

— Знаю.

— Тьфу ты, плохой же из меня шахматист.

— Ничего. Я не теряю время на переживания из-за папочкиных задних мыслей.

— Только из-за его невнимания.

— Ну, что есть то есть.

— Честно говоря, ты даже родилась без меня. Слыхала когда-нибудь об этом?

— Только теперь слышу.

— Я был в Иедцо.

— Где?

— Это что-то похожее на монастырь, пансионат, где писатели могут, на все положив, хоть немножко поработать в тишине и спокойствии. Между прочим, не мои слова, а дословный девиз заведения. На арке ворот начертан. Готическим шрифтом.

Он поднял глаза от тарелки — посмотреть, улыбнулась ли она. Она, по-видимому, гадала, улыбаться или не стоит. Он помог ей убрать со стола, а затем позвонил в Нью-Йорк Чарльзу Эверсону.

Чарли сообщил:

— Стоило тебе уйти, как к нам сразу же заявился твой Скотт. Я был у начальства на дневной планерке. Насколько я понял, он устроил скандал в вестибюле. Пытался пробиться к лифтам и подняться к нам. Наконец мне позвонили охранники и попросили с ним поговорить. Он выспрашивал, где ты. Я, конечно, ничего ему не смог сказать, потому что не знал.

— И теперь не знаешь.

— Истинная правда, Билл.

— О нашем лондонском дельце ты умолчал.

— О чем, о чем, а о Лондоне я никому говорить не стану. Но этого парня так просто не утихомиришь. В конце концов мне пришлось спуститься и побеседовать с ним лично. Сначала я убедил охрану вызвать сопровождающего, который работает с особо важными гостями. Потом сопровождающий убедил Скотта, что проехал вместе с тобой вверх, а затем назад вниз и что ты не валяешься мертвый в кабине лифта. Вечным пассажиром. В назидание всем нам.

Они обсудили практические стороны поездки.

Затем Билл сказал:

— Он тебе позвонит. Телефон оборвет. Ему ни слова.

— Билл, я за двадцать пять лет ни одной душе не раскрывал твоих секретов. Ну, бывай, я на тебя рассчитываю.

Когда вернулась Гейл, они сыграли несколько партий в рамми. Женщинам хотелось лечь спать, а Билл пытался отвлекать их карточными фокусами. Вино кончилось. Еще час он провел за чтением какой-то книги, а затем постелил себе на кушетке, припоминая, какая она жесткая. Потом под руку ему попались блокнот и карандаш, и он стал набрасывать план новой редакции романа.

Держа в руке зубную щетку, намазанную пастой, Скотт вышел из ванной. Глянул на Карен, которая, полулежа на кровати, смотрела телевизор. Уставился на нее, дожидаясь, пока она его заметит. Иногда она целиком погружалась в тусклое свечение экрана, наблюдая за кем-то, уцелевшим в сенсационной катастрофе, — видишь фюзеляж, одиноко дымящийся посреди поля? — она умела, всмотревшись в чье-то лицо, воспроизводить его мимику, синхронно или даже с легким опережением, заранее предчувствуя нелепую рассеянную ухмылку или судорожный взмах руки; и оттого казалось, будто Карен связана незримым кабелем не только с репортажем, но и с ужасами жизни, со всем тем, что с истошным воем надвигается на нас из густого тумана.

Он не сводил с нее глаз, пока она не обернулась и не увидела его.

— Ну и где же он? — спросила она.

— Вычислю. Давненько он меня не переигрывал. Сволочь.

— Но куда он мог поехать?

— Куда его левой ноге вздумалось. Но если это вздумалось его левой ноге, я в конце концов все вычислю.

— Но как ты можешь быть уверен, что он не заболел, не попал под машину?

— Я был в издательстве, говорил с ними. Дошло до настоящей драки — и пихались, и толкались. Охрану там на кривой козе не объедешь. Короче, мне совершенно ясно, что он просто вышел в другую дверь.

— Ну тогда, мне кажется, он у Бриты.

Скотт застыл, держа зубную щетку наперевес.

— Он не у Бриты. С чего вдруг он пойдет к Брите?

— А зачем еще ему оставаться в Нью-Йорке?

— Нам неизвестно, остался он там или нет. Мы даже толком не знаем, зачем он туда поехал. Он мне сказал, что просто заглянет к Чарли Эверсону. Эверсон сказал, что они говорили о новой книге. Нет, с Бритой он на связь не выходил, иначе я бы знал. На днях прислали телефонный счет. Там было бы отмечено.

— А если она ему сама звонила?

— Нет, он куда-то зарылся. Ушел в подполье.

— Опять дал деру от своей книги.

— Книга закончена.

— Не с его точки зрения.

— Он никогда не уезжал, не сообщив мне куда. Нет, теперь он залег на самое дно.

Скотт пошел в ванную и почистил зубы. Вернувшись, уставился на Карен, пока та не сообразила, что на нее смотрят.

— Надо заняться описью вещей, — сказал он.

— Но раз его здесь нет…

— Тем более. Нужно как следует прибраться в его кабинете.

— Ему не нравится, когда мы туда заходим.