Владимир Пиштало - Никола Тесла. Портрет среди масок

Выстрел заглушил град.

Молния стерла человеческие лица.

Гул прекратился.

Улыбаясь губами, словно зашитыми хирургом, Toy вышел из ресторана. Уайт разбил лбом тарелку. Его рыжие волосы окрасились кровью. Оглушенный выстрелом и пулей, архитектор под крики и звон упавших приборов ухватился за накрахмаленную скатерть.

Газеты писали о духоте той ночи в ресторане на крыше, писали о перепуганных дамах и о перламутровой рукоятке револьвера Toy. Писали о скандальной жизни Уайта.

— Мой Бенвенуто Челлини, — заплакал Тесла, услышав об этом. — Потом шепнул: — Миллионеры убивают художников.

В своем мнении наш герой остался одиноким.

Разбив лбом тарелку, Стэнфорд Уайт в предсмертной судороге упал прямо на первую полосу нью-йоркской газеты. Его трагедия, как и недавнее убийство сербской королевской семьи, превратилась в бульварный фарс. Вскоре никельодеоны Эдисона начали крутить urbietorbi [18] Городу и миру (лат.) — то есть всем. фильм об этом. Идиоты из публики ржали и хохотали.

Благородный Нью-Йорк закружился в карнавале лицемерия.

Общество прониклось пониманием неуравновешенности и ревности убийцы. Было совершенно не важно, что образ жизни Toy был ничуть не праведнее жизни Уайта. Нью-йоркское общество, некогда обожавшее Уайта, совершило ментальный кульбит и решило ужаснуться его жизнью, которая, положа руку на сердце, не была ни уникальной, ни не известной обществу.

— Меня погубят бабы, влюбленные в своих попов, — часто шептал больной туберкулезом Приап.

Лицемеры опять шептали, что покойник был рыжим Паном, скакавшим по жизни, руководствуясь импульсами собственного члена. «Моральную нечистоплотность» Уайта перенесли и в деловую сферу. Начали поговаривать о том, что среди остатков его ренессансной коллекции полно подделок. Мало кто из общества пожелал отметиться на его похоронах. Не появилась даже Кэтрин Джонсон.

Тесла был одним из десятка людей, стоявших у могилы под теплым дождем первого июльского дня. Бормотание священника сливалось с барабанящим по зонтам дождем.

Комья земли застучали по крышке гроба.

Тесла вспомнил, как говорил Уайт:

«Эрос есть некая энергия или тайна, с которой желает слиться мужчина».

Все новые комья летели на крышку гроба.

«Люблю, когда женщина в первый раз показывает мне святые места своего тела», — говорил Уайт.

Комья земли…

Тут были дети Уайта. Страдающие плечи его жены Бетси были расправлены. Здесь были слуги, незнакомая плачущая девушка и пара репортеров, похожих на гиен. Пропал Уорденклиф, самый знаменитый проект века, убит его архитектор, славивший жизнь.

«Если бы все мои оргазмы слились воедино, от меня ничего бы не осталось! — слушал Никола голос Стэнфорда. — Я, как Зевс, всегда хотел быть и лебедем, и быком, и золотым дождем».

Холод и тепло опять поменялись местами.

Комья земли стучали, стучали и стучали.

Той ночью Сатана во сне Теслы громко хохотал на кресте.

Тесла удерживал друга за руку, но Мальстрём унес его в холод космоса.

Это было ужасно несправедливо.

Он терял всех, кто становился дорог ему.

Не было Стевана. Он не отвечал на телеграммы Роберта и Кэтрин.

Когда они в последний раз были вместе…

Были ли они счастливы?

— Поехали на Кони-Айленд! — воскликнул Стеван Простран.

Пурпурные флаги воспоминаний трепетали на ветру…

И они поехали.

Были: Роберт и Кэтрин, миссис Меррингтон, Уайт с супругой и сыном Лоуренсом, он и Стеван.

Что они увидели в раю для бедных?

Увидели менестрелей и чревовещателей, мальчика с собачьим лицом, самого татуированного человека в мире, краснощекого атлета, дрожащих живых скелетов и череп Христа.

Видели механизм для игры в шахматы. Карликов. Глотателей огня. Курительниц опиума. Восковых кукол. Ученых-френологов. Автоматоны. Леди Мефистофелес и Дворец иллюзий.

— Ах! Дворец иллюзий! — воскликнула Кэтрин Джонсон так, словно собиралась упасть в обморок.

Миссис Джонсон и миссис Уайт коротко переговорили с женщиной, которую родовое проклятие превратило в змею с человеческой головой.

— Чем вы питаетесь? — спросили они.

В ответ на это женщина-змея искренне затрепетала и ответила:

— Мотыльками.

Потерянный красный шар поднимался над шатрами, над Кони-Айлендом, над океаном.

— Напоминает Всемирную выставку в Чикаго, — шампанским голосом прошептала миссис Меррингтон.

Все это Тесла видел в воспоминаниях.

— Это… — предвосхитил Уайт миссис Джонсон, — это называется оргиастический побег от респектабельности.

Уайт смерил ее быстрым взглядом бабника.

— Обрати внимание на слова Кэтрин, — предупредил он Теслу. — Они всегда несколько глубже, чем слова Роберта.

Только Уайт видел ее невидимость.

А Кэтрин принципиально презирала его как блядуна.

— Он думает, — злилась она, — что дьявол защитит его, потому что Уайт выступает на его стороне.

Среди трогательных шарманок, клоунов на ходулях и детей, лижущих сахарную вату, Стэнфорд Уайт в тот день был печален.

— Страсть человеческая, — пробормотал он. — Страсть человеческая — овца, которую вечно стригут.

Все это воскресло в памяти Теслы. Он видел огненные волосы Уайта и его холеные усики.

В тот день, ровно три года тому назад…

Он подумал, что все они достаточно несчастливы.

Теперь, задним числом, они выглядели веселыми, счастливыми и даже молодыми.

Вокруг, держа надкусанные оладьи и сосиски, радостно смеялся святой народ. Народ верещал, носясь на роликах, покупал яркие вещицы и рассматривал Бруклин с колеса обозрения, похожего на колесо Ферриса. Кэтрин воскликнула:

— Как вам это нравится?

Он видел ее в воспоминаниях.

Он видел себя, засмотревшегося в глаза своей души.

В тот день репортер спросил его, почему бы ему не построить свою башню не в Уорденклифе, а на Кони-Айленд?

Здесь это, по крайней мере, было бы забавно. Фокусник переливал воду из шляпы в рукав и карман. Ребенок, уткнувшись носом в мехи гармоники, постоянно повторял только начало мелодии. Сквозь едва слышную музыку опять, как когда-то в Белграде, слышались обрывки забытых песен времен Великого переселения народов.

— Каждый волен посмотреть на часы и провозгласить завершение Божьего созидания, — заявил Тесла. — Что же касается меня, то оно все еще продолжается.

Итальянки в белых блузках, курносые русские дамы и хасиды, как и он, верили в чудеса. Все газеты и рекламы этого мира взывали к их святой наивности.

— Он красивее, а она лучше, — слышал он, как Кэтрин шепчет в кружевной воротник миссис Меррингтон.

Бетси Уайт была в великолепном голубом платье, держалась превосходно, поджимая бледные полные губы.