Борис Хазанов - Пока с безмолвной девой

«Циркач. Он нагадал. Если бы он не пришёл, ничего бы не случилось».

«Но тогда, — заметил я, — не было бы и Саламанки».

«Да. И Саламанки бы не было, и ничего бы не было».

«Ты была счастлива?»

«Он сделал меня женщиной».

«Подожди, о ком ты говоришь: об этом гадателе или о…?»

Лина ответила, прямо глядя мне в глаза:

«Я думаю, это одно и то же лицо».

Мы с Яковом переглянулись, он постучал себя по лбу.

«Если помните, — сказала Лина, ни к кому не обращаясь, — диссертация была готова ещё прежде, чем мы окончили университет».

Тут я не выдержал.

«Лина, о чём ты. Нам до окончания ещё далеко!»

«Я прошу, — сказала она тихо, — меня не перебивать. Я пришла показать тезисы. Он сидел в кресле. Я подошла к зеркалу. Я видела его в зеркале, он был красив: высокий лоб и над ним дыбом стоящие седоватые волосы. Я спросила, заметил ли он что-нибудь. Нет, сказал он и вынул трубку из рта, что я должен заметить? Ты ничего не заметил, сказала я. Он ответил: ты слишком много работаешь, у тебя круги под глазами. Не надо сидеть по ночам, всё будет прекрасно, это я гарантирую тебе. Я усмехнулась и сказала: не знаю, так ли уж прекрасно, ты действительно ничего не заметил? Я взялась обеими руками за низ живота, и тут он, наконец, догадался».

Банальная история, усмехнулась она; я спросил: а он что? Испугался, сказала Лина. Стал её уговаривать. Дело, конечно, рискованное, аборты запрещены, но у него были связи, нашёлся специалист, который делал это на дому.

«Я отправилась туда. Всё было договорено, меня ждали. Но я была до такой степени зла на него, не за то, что он не хотел ребёнка, а за то, что он был такой трус, боялся за свою репутацию, за своё место, боялся своей жены, и это после всех обещаний… словом, я уже разделась, и этот зловещий тип в белом, в маске из марли, в резиновых перчатках, указал мне на кресло, что-то такое говорил, ворковал, дескать, не больно, пять минут потерпеть. Тут меня охватило такое омерзение — я схватила в охапку своё бельишко, платье, сверху набросила пальто и сбежала».

«А профессор?»

«Я с ним больше не виделась. Перестала вообще ходить в университет. Это был уже пятый курс, у всех дипломные работы, никто не заметил. Я уехала из общежития, чтобы он меня не разыскал. Да и зачем ему… Небось был рад-радёшенек, что я от него отстала. Диссертацию вычеркнули из плана. Я вообще этим больше не занималась. Всей этой наукой…»

«Так тебе и надо», — изрекла старуха.

«Таня! — сказал Меклер. — Ты бы помолчала».

«Чего молчать. Раньше надо было думать».

Я спросил: что стало с малышом, где он?

«Мальчик родился уродом, болезнь Дауна. У меня в роду вообще не всё в порядке. Началось что-то ужасное, я видела, как он ползёт ко мне, уже совсем большой. А я его отталкиваю».

«Ты лучше покажи», — проговорил мрачно Яша Меклер.

Пуговичка под воротничком закрытого чёрного платья не слушалась, Лина взялась двумя руками и рванула, обнажив сине-багровую борозду вокруг шеи. Тут снова задребезжал звонок.

Я вышел открывать; если бы оказалось, что это он, я бы не удивился, — и, надо же, так оно и было. Что же вы стоите, сказал я, заходите.

«Нет, нет, — промолвил чудодей, — меня ждёт такси… я на минутку».

«Цирк, кажется, уже уехал?»

«Сегодня был последний спектакль».

«А вы?»

«Мы, кажется, были на ты, — заметил он холодно. — Я успею на вокзал».

Как и в тот раз, он был в плаще, в шёлковом белом кашне и цилиндре. Но без маски.

Я сказал:

«Через порог разговаривать — плохая примета, зайди хотя бы в коридор. Они не слышат. Они вообще забыли о вас… о тебе».

«Ничего удивительного, — возразил он. — Так ты веришь в приметы?»

Мы стояли на лестничной площадке.

«Рад, что удалось повидаться снова, но я пришёл по делу, — сказал он. — Вряд ли я приеду когда-нибудь снова в Россию. Я бы хотел знать… чисто профессиональный интерес. Подтвердилось? Я имею в виду мои прогнозы».

«Ошибиться может каждый, — сказал я. — Можешь быть спокоен. Всё полностью подтвердилось».

«О! У меня камень с сердца свалился. — Он оглянулся и шопотом добавил: — Можно ведь и накликать ненароком».

«Adios, — крикнул, сбегая по лестнице, предсказатель будущего, — счастлив был познакомиться!»

«Я поговорил с дворником. Он их приструнит», — сказал я.

Сидящие переглянулись, за столом произошло движение. Девочка-подросток в рваных чулках и башмаках без шнурков, вылезла, ведя за собой старика, заросшего волосами, в видавшем виды пиджаке и тряпичном галстуке.

«Это ещё что за номер, — сказал Яша Меклер, — тебя тут только не доставало», — сказала Татьяна.

«Всюду хулиганьё», — пробормотал старик.

«У него смычок сломали», — сказала девочка.

Старик тускло глядел, мигал красными веками. Молча, лодочкой, протянул ладонь.

«Бог подаст…» — отвечал Яша Меклер. Кто она такая?

«Понятия не имею. Внучка… или просто так прибилась к нему. Много их сейчас. Небось тоже подрабатывает».

Стоя, как обычно, у кафельной стены, под Пушкинской площадью, слепой дедушка Вася исполнял вальс «На сопках Манчжурии», девочка пела. Какие-то парни, обритые наголо, вырвали скрипку.

«Я не знал, что у этого вальса есть слова».

«По-моему, он сам сочинил».

Я пробормотал:

«Значит, он снова был прав. А в углу мы богов не повесим, и не будет лампадка тлеть».

«Чего болтаешь, — сказал дедушка Скляр. — Это не я. Это Твардовский».

Он повернул голову к девочке: «Давай. Пой!»

Девчонка вышла на середину комнаты, встала в позу: « Широка страна моя родная. Много в ней…»

«Не то поёшь!»

Она скорчила ему злобную гримасу, проворно подсела ко мне, сунула между ног грязный подол и зашептала:

«Я здоровая, вот-те крест. Хочешь, я всё умею…»

«А ну, пошла отсюда!», — грозно сказал Яша Меклер.

«Куда?» — жалобно спросила девочка.

«Катись откуда пришла. Оба катитесь…»

Кто-то сказал:

«Там человек тридцать погибло, не меньше».

Я воззрился на Яшу.

«Ну, теракт, взрыв, это теперь в порядке вещей. Разнесло весь подземный переход. Само собой, — он показал пальцем в угол, где уселась мнимая внучка, — и от них ничего не осталось».

Девочка что-то жевала, торопливо сгребала пальцами остатки еды с тарелок, допивала из рюмок. Седая кудлатая голова спящего Скляра лежала на столе.

Между тем другое имя висело в воздухе. Я подумал, что, проводив прорицателя, забыл вставить в жолоб дверную цепочку. Сейчас повернётся ключ в английском замке, она войдёт.

О Господи, как мне не хотелось увидеть её, ссохшуюся, с провалившимся ртом.

«А чего, — сказала Татьяна, — самое время спеть. Давайте, бабоньки. Тряхнём стариной».

Она отложила вязанье, приосанилась и широко раскрыла рот. «Шир-рока страна моя родная!.. Как там дальше-то?» Хор подхватил дребезжащими голосами: