Малькольм Лаури - ДЖИН И ЗЛАТОЦВЕТ

- Точно. Здесь в прошлое воскресенье было выпито восемь бутылок джина. Я раньше никогда не позволял пить у себя. Я вас все уговаривал уйти, но тут явились эти самые индейцы.

- Индейцы?

- Ага.

- Но я же заплатил за первые две бутылки. У меня ведь были деньги, помните? - сказал Сигбьерн. - И Гринслейд заплатил за свою, так ведь? Или нет?

- Он-то заплатил. Только он ушел, когда вы покончили с первой бутылкой. И пил он немного. Взял свою бутылку и ушел. А вы никак не уходили. Вы хотели взять две бутылки домой, чтобы распить их с женой, помните? Но тут явились индейцы, и вы начали их угощать, а это к добру не приводит. Сами знаете. Индейцы же. Может плохо кончиться. Я места себе не находил.

- Мне очень жаль, если я доставил вам какие-нибудь неприятности, - сказал Сигбьерн.

- А, пустяки, приятель. Только я никогда еще не видел, чтобы человек столько выпил и остался на ногах. Индейцы-то наклюкались. Один валялся на полу - вон там, помните? И начал задираться... ну, знаете, как это у них бывает, когда они хватят лишнего. Обижаются, оскорбляются.

- Да, - сказал Сигбьерн. - И, черт возьми...

- Ставить индейцам выпивку - это последнее дело. Я сначала уговаривал вас уйти, а потом стал уговаривать прилечь, а вы сказали: "Я прилягу и просплю ровно двадцать минут, а потом встану и еще выпью". И ей-богу, так вы и сделали. В жизни ничего подобного не видел, миссис, - Он повернулся к Примроуз. - Так он и сделал. Проспал ровнехонько двадцать минут.

- Да, - сказала она.

- Ну, я не люблю, когда человека обирают. Эти индейцы по-честному должны были бы хоть что-нибудь за себя заплатить. Сами знаете, по воскресеньям, когда винные магазины закрыты, а вы у меня берете, я же должен брать подороже. Ну да ладно: сговоримся на двадцати, идет?

- Благодарю вас... Но как я истратил тридцать девять долларов?

- Пропили, братец, как же еще? В жизни не видел, чтобы человек так насосался и остался стоять на ногах. Я вызвал такси и отвез вас домой, помните? То есть вы сошли у магазина - сказали, что дальше и сами доберетесь. Я вам еще в карман бутылку сунул, которую вы хотели отнести жене, ну и отнесли?

- Я заблудился в лесу.

- Первый раз в жизни, - сказала Примроуз.

- Вот те на! - ухмыльнулся мужчина. - Ну и повеселились же вы, приятель! Но домой-то все-таки добрались?

- Да, добрался. Вы же у меня были на следующее утро. То есть через утро. - Сигбьери уставился в пол. Через утро.

А ночь? Где он был ночью? Спал на земле? Выпил ту бутылку? Где он упал? И новая спортивная куртка, которой он так дорожил, потому что ее подарила ему Примроуз на день рождения, надетая в тот вечер всего второй раз...

- Я это дело бросил, - говорил мужчина, обращаясь теперь к Примроуз.- У меня сосед очень верующий... а один из этих, из индейцев, свалился прямо на дороге и слова употреблял самые непристойные...

А почему бы и нет, думал Сигбьерн. Почему бы и нет, черт подери! И он вспомнил то время, когда из леса приходили олени и переплывали бухту и в Дарк-Росслине не было бутлегеров, продающих вам огненную воду по воскресеньям - да, если на то пошло, и причин ее пить тоже не было. Как легко выносить безапелляционные приговоры! Вывод сделан, и еще одна ложь унеслась бы к гибели, не содержи она в себе частицы правды; зло заключается в ее полужизни, в которой она сплавляется с прочими полуправдами и четвертьправдами, чтобы сбивать нас с толку, и все это - унифицирующая среда, в которой мы обитаем. Бутлегер в эпоху сухого закона в больших городах имеет одну функцию, бутлегер в эпоху частичного сухого закона - совсем другую. Бутлегер по воскресеньям там, где продажа спиртных напитков в воскресенье запрещена, - это мирской спаситель. Бутлегер же в сельских местностях - такая же основа основ, как проститутка в городе...

- Он у меня три недели вызревал... жена уехала в Саскатун. Оттого тут все так и неприбрано, - виновато объяснял мужчина, обращаясь к Примроуз. Потом он повернулся к Сигбьерну: - Ну, так покончим на двадцати долларах, договорились? И вот что: я одного из этих индейцев знаю очень даже хорошо, и может, я с него получу бутылку в счет его доли. Если выйдет, так я ее вам принесу, хотите?

- Ладно, - сказал Сигбьерн, протягивая двадцать долларов.

Примроуз встала и направилась к дверям.

- Как будто собирается дождь, - сказала она. - Нам надо торопиться.

- Ну, так всего хорошего.

- Пока, приятель. Увидимся за решеткой,

- Ха-ха.

- Ха-ха.

Сигбьерн и Примроуз Уилдернессы молча шли рядом по дороге к длинному холму, пока не почувствовали, что дома остались далеко позади. Тогда Примроуз внезапно обняла Сигбьерна.

- Сиг, милый! Прости меня за то, что я была такой гнусной. Нет, я правда вела себя самым гнусным образом, и мне теперь очень стыдно. Ну, скажи, что ты меня прощаешь.

- Конечно. Я и сам был отвратителен.

- Вовсе нет. Ты был мужественным. Я знаю, как это все было для тебя ужасно, и я... я думала, что ты держишься изумительно.

- А вот опять коньки... вон там.

"Посмо-3-К". Держась за руки, они дошли до подножия длинного холма. Там от дороги ответвлялась новая тропинка и убегала в лес к шоссе, позволяя срезать путь в обход холма.

- Но, Примроуз, деточка, может быть, это чей-нибудь участок. Что, если она кончается в чьем-нибудь огороде?

- Тут нет никаких предупреждающих надписей. Ну, Сигбьерн, идем же! Во всяком случае, посмотрим, куда она ведет.

И Примроуз пошла по тропинке, которая из довольно широкой быстро стала очень узкой и почти потерялась в зарослях, хотя теперь впереди совсем близко раздавался фыркающий, непристойный шум шоссе. Тут тропинка внезапно влилась в огород, и прямо перед собой они увидели женщину с тяпкой в руках. Сигбьерн и Примроуз начали хором извиняться, но женщина выпрямилась и улыбнулась.

- Ничего-ничего. Вы не первые и не последние. А если вам нужно на шоссе, то пройдите вон туда за гараж, а оттуда прямо по подъездной дорожке.

Они поблагодарили ее и направились к гаражу - Сигбьерн впереди, а Примроуз за ним.

И они опять шли по шоссе, и проносящиеся мимо машины сгоняли их в канаву. Примроуз рвала жемчужные бессмертники и высокие пыльные лиловые астры - она рвала их сама, так как Сигбьерн совсем не мог нагнуться из-за боли в боку, а потому он нес ее букет и шел сзади. "Гнездышко". "Приют друзей".

Начал накрапывать дождь - тихий, ласковый, прохладный, несущий благодать. Они поравнялись с дощатым навесом у автобусной остановки и замедлили шаг, увидев приближающийся автобус.

- Поедем на автобусе?

- Не надо. Лучше пойдем пешком.

- Но ты же вымокнешь. А вдруг дождь испортит твой костюм? - сказал Сигбьерн, потому что очень любил ее алые вельветовые брюки и куртку.

- Этого костюма он не испортит. Да и, наверное, он поморосит и перестанет. А мне нужно еще нарвать златоцвета.