Криста Вольф - Образы детства

А гипнозом занимались на Неллиной конфирмации. Она отнюдь не считала свою конфирмацию такой уж естественной. Ведь вот ее подружка Хелла, именовавшая себя «просто верующей», не конфирмовалась. Однако до язычества от этого еще весьма и весьма далеко — Юлия, между прочим, тоже так говорит. Зато чистейшее лицемерие — отроду не ходить в церковь, но конфирмоваться. Либо — либо, думает она. Отец ее вообще не видит здесь криминала, а мама, зная Неллино упрямство в вопросах убеждений и побаиваясь его, уклончиво ссылается на «усишкину» бабулю: она, мол, не переживет, если Нелли откажется от конфирмации. Да, в церковь она, правда, не ходит, но верит в бога я все такое прочее. Так что будь добра, сделай нам одолжение.

В бога верит и Нелли. Но говорить, что торчать каждую среду с восьми до девяти утра в общинном доме на занятиях конфирмантов для нее пара пустяков, было бы самым настоящим враньем. После третьего урока у пастора Грунау она еще упорнее твердит, что не хочет конфирмоваться.

Что стряслось?

Ничего. Не скажешь ведь, что сложенные на животе руки пастора Грунау вызывают у нее отвращение. Она понимает: священниковы руки не аргумент. Или вот еще: во время молитвы надо опускать голову. А пастор Грунау с поднятой головой проверяет, опущены ли головы подопечных. Впрочем, спустя некоторое время он перестает с негодованием выкликать ее имя. Бог, в представлении Нелли, не желает знаков подхалимажа. Пастор не видит, что Нелли, вместо того чтобы по всем правилам молитвенно сложить руки, кладет их рядышком на спинку переднего стула.

По мнению Шарлотты Йордан, поступать, как все, нисколько не в ущерб собственному достоинству. От этого еще никто не умирал.

Конечно, никто не умрет от того, что затвердит на память десять заповедей. Возлюби Господа Бога твоего и трепещи перед Ним... Голос у пастора Грунау масленый, но посреди благочестивого текста в нем вдруг могут послышаться угрожающие нотки. Верую, что Бог создал меня вместе со всеми тварями земными...—на протяжении этой фразы голос священника успевает выразить целую гамму чувств: кротость, затем удивление, разочарование, угрозу и праведный гнев, — а сам он тем временем добирается до скамеек учеников народной школы и шлепает своим катехизисом по пальцам Лизелотты Борнов, которая украдкой чистит ногти. Нелли просто не в силах выслушивать его объяснения насчет того, что прелюбодействовать нельзя и почему нельзя.

Кстати, вполне вероятно, она относилась к нему некорректно, unfair. Fair! Коль скоро это сигнал, предупреждающий, что в текст закрадываются неподходящие слова,— как тогда быть? Ужесточить надзор или оставить все как есть? Подождать, пока ты вернешься туда, где у слова «fair» нет точного эквивалента, где оно может, правда, означать нечто вроде «справедливый, честный, порядочный» (thank уou, Mr. Random! [76] Спасибо вам, мистер Рэндом! (англ). ), но отнюдь не «красивый, белокурый, светлокожий» [77] В английском языке слово fair имеет такие значения, в немецком — нет. ? Иными словами, туда, где можно сосредоточиться на работе, не отвлекаясь на удивление по поводу языка, который ничтоже сумняшеся объявляет справедливыми, честными, порядочными лишь белокурых да светлокожих своих носителей, И красивыми тоже.

Irritation. Ирритация [78] Раздражение, возбуждение . Единственное слово, не входившее в твой лексикон, беспрепятственно минует контрольные инстанции. Фильтры, которые в первые дни неукоснительно задерживали необычное, чтобы критически его проанализировать, стали более проницаемыми. Куда это может завести?

А чего ты ждала? Что океан, который пришлось пересечь, никак на тебя не повлияет? Что столь резкая «передислокация» не помешает тебе миновать часовые пояса, временные зоны, почти уже привычные? Что она не станет препоной на том пути вспять, который измеряется не в милях, не в километрах, но все же в конечном счете только европейским масштабом?

Точно установлено: электрическое раздражение участка между затылочной, височной и теменной долей мозга воскрешает эпизоды детства, и они, сопровождаемые зрительными и слуховыми галлюцинациями, раскручиваются тогда как кинофильм, в правильной временной последовательности. Обонятельные галлюцинации встречаются как будто бы реже. Однако у Нелли запах ландышей неизменно вызывает в памяти образ накрахмаленного и аккуратно сложенного белого платочка на черном сборнике псалмов. И звуки органа. И длинный проход между скамьями в церкви девы Марин, заканчивающийся у алтаря. И сбивчивые, через силу, шаги по каменному полу (Идти! а не топать! — шепчет пастор Грунау).

В церкви девы Марии вы, кстати, не побывали. Дважды, вечером десятого и утром одиннадцатого июля семьдесят первого года, вы пытались проникнуть туда через восточный притвор, возле которого воскресным апрельским дном 19-13 года собрались конфирмующиеся, в том числе и Нелли. Но в субботу дверь была заперта, а утром в воскресенье толпа верующих— их так много, что они не умещаются внутри и занимают весь двор — не дает войти праздным зрителям, которым всего-то навсего хочется освежить воспоминание. Из церкви доносилось пение, и люди у притвора, стоя к вам спиной, тонко и несмело подхватывали мелодию. B Филадельфии, в негритянской методистской церкви, вся община обернулась к вам, трем белым, когда священник с кафедры назвал ваши имена и страну, откуда вы родом, и попросил тех. кто сидит поблизости, приветствовать вас. Они протягивали вам руки и улыбались, и тихонько произнесенное «So glad to see you!» [79] «Рад вас видеть!» (англ ) внезапно обрело смысл.)

Прихожане, плечом к плечу сидевшие на скамьях церкви девы Марии, все как один, словно их за веревочку дернули, обернулись назад, когда процессия конфирмантов шла по проходу к алой дорожке, разостланной на ступенях алтаря, где они очень скоро по двое преклонят кoлe-ни, точь-в-точь как тренировались еще накануне, «Как мне принять тебя, как встретить» — играет орган, поют прихожане, У девочек-конфирманток все мысли о том, чтобы преклонить колени и не оборвать подвязку, чтобы не подавиться сухой облаткой и кислым вином. От вас можно ожидать чего угодно, сказал им пастор Грунау. Ради бога, хоть на глазах у людей ведите себя по - человечески.

И вот ведь —чисто агнцы божий; и ходят, и поют, и отвечают, как надо, поодиночке и хором: Да. верую: не споткнувшись, приближаются к алтарю, преклоняют колени, не давятся ни телом, ни кровью господней, позволяют пастору Грунау в благословении коснуться белой рукою их темени, поднимаются и благочестиво шествуют вокруг алтаря. Но едва полотно с изображением страстей Искупителя, обернувшись к ним изнанкой, укрывает их от глаз священника и паствы,— за алтарем они вдруг вскидывают вверх руки, корчаться от беззвучного хохота, строят друг другу жуткие рожи (и все это на ходу!) и через десять — двенадцать секунд чинно-благородно, потупив невинные очи, появляются с другой стороны алтаря.