Юлия Андреева - Мертвым не понять

Я улыбнулась: «Святая простота – отдавать ключ от черного хода своему палачу».

Мы обменялись телефонами, и Марго пошла вызывать такси, а я осталась в кабинете. Нужно было все как следует обдумать, я вольготно расположилась на диванчике, крутя в руках совсем еще свеженькое письмецо, полученное три дня назад.

Тот же почерк, тот же стиль! Что за чертовщина?! Допустим, что Слава написал эти письма заранее и попросил какого-нибудь приятеля пересылать их, с определенным промежутком времени, но… откуда тогда в этих посмертных виршах столько подробностей? Как, к чертовой матери, он мог знать все это?

Я молилась, чтобы экспертиза показала, что почерк искусственно подделан, и заранее знала, что это не так. Значит, Шоршона жив! Обнаружить замаскированную Павой камеру было не сложно, он мог оставить следы пальцев на пыльных полках или в неправильном порядке поставить книги. Да мало ли… Итак, Славка писал Белкиной письма с угрозами, потом убил ее мужа – поэтому пистолет и остался у него… что дальше? Обнаружил камеру и разыграл перед ней свою смерть. (Правильно – там ведь еще огонечек зажигался, как маячок.) Тело его так и не нашли!

Хотя об этом мы могли и не узнать – не бог весть какая родня. А газеты молчат – что, собственно, такого, ну, не стало одного хорошего писателя – большое дело… в иной год…

Раздался мелодичный звонок, и я вышла из комнаты навстречу шоферу, которым оказался мальчик, недавно поступивший в «Фата Моргану» после театрального института.

«Как мило – Рита помогает своим…» – пронеслось у меня в голове, и на душе от этого стало теплее. В сущности, почему я не могу относиться с симпатией к человеку, которого собираюсь убить?

Пообещав прийти завтра, я взяла с вешалки шубку и сунула во внутренний карман два письма.

Однако вся эта история сделала меня невнимательной – водитель мог бы в два счета прибить меня, да и Рита, окажись у нее автомат или лучше граната… Бред.

Вернувшись домой, я первым делом забрала с полки Павы книжку Шоршоны и, поменяв вечернее платье на мягкий халат, забралась в постель и занялась чтением. Теперь я была более чем уверена в том, что письма и книгу писала одна и та же рука. Некоторые образы, лишь слабо сверкавшие в пространных посланиях, раскрывались пещерой Аладдина на страницах книги. Если это подделка – то ничего более искусного я в жизни не видела! Конечно, потренировавшись, можно освоить любой стиль, но сначала надо выяснить, что автор детективных книг Владислав Шоршона на самом деле пишет фантастические рассказы под именем Павла Зерцалова, с которым внешне его абсолютно ничего не связывает! Да в конце концов еще и разыскать меня?! Это же полная бессмыслица. Чужому человеку такой наворот не разгрести, а значит это под силу только ему… только Шоршоне.

Но почему Слава так поступил со мной?! Его смерть лишила меня возможности писать и сделала зверем! В то время как я на него дышать боялась, опасаясь, как бы он не послал всю нашу троицу куда подальше. Как плакал Пава, поняв, что я могу погибнуть – лишив его возможности творить! И тут я поймала саму себя. Ведь Шоршона пользовался моими текстами и слыл достаточно известным мастером, по-настоящему никогда не любя славу, а значит, ни в коей мере и не зависел от меня… Скорее наоборот – это я отвлекала его от работы, начитывая очередное произведение, под которым он должен был поставить свою подпись.

Я подумала о том, что если бы эта история от начала до конца была бы написана в жанре детектива, то слежку за Маргаритой могла бы осуществлять прислуга или человек, преспокойно наблюдающий в подзорную трубу из окон соседнего дома (из кабинета был виден двор), но куда мог спрятать своего преследователя писатель-фантаст?

Пава явился только к утру, замученный, но вполне счастливый. Я занялась разогреванием каши, сваренной еще накануне.

– Послушай, – как бы между делом обратилась я к нему. – Вот если бы Слава был жив и попытался от нас спрятаться, где бы он, по-твоему, находился?

– У себя в норе, – усмехнулся Павел, принимая у меня тарелку.

– Но мы же с тобой первым делом стали бы искать его там.

– Тогда в другой норе, – глубокомысленно добавил он, положив себе здоровенный ломоть оледеневшего масла. – Хотя мы же его не искали.

– В какой еще другой? У него что, была другая квартира?

– Может и была. Сегодня на обед я приготовлю устрицы по-парижски с белым вином…

– Была или не было?

– Ты всегда плохо разбиралась в людях, тем более в мужчинах… – Он завалил изрядно уже расплывшееся масло кашей и теперь наблюдал, как оно высвобождалось из-под этого рыхлого кургана.

– Что ты хочешь сказать? Ты знаешь что-то такое, чего не знаю я? Ну, Павочка, миленький…

– Знаю… и намного, намного больше, – Зерцалов окинул меня томным взглядом, – мне, например, известно, что ты, Венера, – богиня любви – сама любви-то и не знаешь. Мало этого – ничего-то и никого– то вокруг себя не замечаешь, за то и воздастся по заслугам…

– Ты, можно подумать, много знаешь! – Я возмутилась оттого, что он попал в точку. – Специалист нашелся!

– Увы мне, увы мне, милая, я и сам приговорен вечно странствовать по дорогам с фонарем и зеленой веткой омелы, которая распустится… – он не договорил и вдруг сжался весь, уткнувшись в свою тарелку. – Тебе приходило хоть раз в голову, что Владислав пишет совсем недурственные рассказы? Скажи, ты когда-нибудь интересовалась им?

Я помахала перед его носом книжкой.

– Просвещаюсь…

– Ты вообще сосредоточена только на себе, на своем творчестве и не видишь и не слышишь ничего вокруг.

– Тебя я слушала сутки напролет.

– Потому что это было нужно для твоего имиджа, – парировал он. – Потому что это скандал, если писательница не в курсе, в какой стране происходит действие в ее произведении! Халявщица! На самом деле тебе нет никакого дела до меня и того, чем я дышу, чего жду от этой жизни. Нет. Ты видишь во мне только слабака, не замечая, что на самом деле я мужчина! И тоже могу любить и ненавидеть.

– Можно подумать, все это время ты зачитывался фантастикой Шоршоны, а не кропал истории влюбленных дам! Ну, один раз, я думаю, прочел! Все-таки первая книга, а было бы их больше?! Что-то слабо верится! – На первых же моих словах Павел словно поперхнулся и замолчал, закрыв лицо руками с тонкими, длинными пальцами.

– Да, вообще-то ты права, – неожиданно смягчился Зерцалов. – Я сейчас чуть было не назвал тебя чернушницей. Прости меня. А насчет Шоршоны – ты понимаешь, бывает, что человек одержим какой-то идеей, которая для окружающих никакого значения не имеет. Раньше тебя это не интересовало. Ты хотела лишь, чтобы он вовремя приносил тебе деньги. Наверное, я тоже должен исчезнуть, вот ведь парадокс, чтобы ты, наконец, обратила на меня внимание и поняла, что я не такой, как большинство твоих дружков, я не могу любить кого попало, мне нужны особые отношения…