Александр Киров - Последний из миннезингеров (сборник)

Далее, как успевал понять Дмитрич, в тренерской случилась какая-то заминка, раздался резвый топот двух пар ног, хлопнула дверь и как-то походя, но неумолимо, дважды провернулся в дверном замке ключ. Через несколько секунд Дмитрич уже оказался у выхода из тренерской – для того, чтобы убедиться: дверь и вправду закрыта. А тут еще начал противно дребезжать звонок.

Тем временем свидание, грубо прерванное Володей, продолжалось или, лучше сказать, спешно и бурно заканчивалось.

– Не надо… Не на-до, – горячо прошептала маленькая, но с формами девушка своему кавалеру, который, повинуясь непонятному чувству, старался воспринять эти самые формы не только зрительно, но и тактильно.

– Все-все, – согласился долговязый и подключил к восприятию обоняние.

Тут Дмитрич тихонечко постучался в дверь тренерской изнутри.

– Товарищи, – робко пробормотал он, – то-ва-ри-щи…

Бойкий топот девичих каблучков был ему ответом.

– Преподы – извращенцы, – внятно произнес кто-то сразу вслед за топотом, а далее – Дмитрич услышал удаляющуюся размеренную поступь тяжелой обуви как минимум сорок пятого размера.

Литератор в отчаянии осмотрелся по сторонам лишь для того, чтобы понять: выход, который в гневе замкнул за собою физрук Володя – единственный путь, через который можно было покинуть тренерскую. Впрочем, почти сразу Дмитрич сообразил, что здесь, конечно же, должно быть еще и окно – и ринулся в ту самую часть «люкса», которую Володя назвал «офисом». Окно в тренерской, конечно же, имелось. Оно было расположено почему-то метрах в двух над уровнем пола, но зато прямо над письменным столом. Окно было старым, с деревянными фрамугами, заботливо законопаченными Володиными руками, с наклеенными поверх ваты полосками скотча. Однако из письменного прибора на столе озорно торчали ножницы.

Шла восьмая минута урока, когда Дмитрич закончил отлеплять от дерева скотч и с большим трудом, едва не свалившись с письменного стола, распахнул фрамугу. Литератор взгромоздился на подоконник и стал бегло осматривать место предполагаемого прыжка. Это было сделать довольно сложно: под окном раскинулись кусты шиповника, сверху заледеневшие и густо посыпанные снегом. Тогда Дмитрич вознамерился совершить прыжок вслепую. Но едва он сосчитал до трех, как из кустов, изучая пересеченную местность и зябко кутаясь в недорогие дубленочки, выскочили две дамы, по размерам, старшеклассницы, и, запулив подальше красные от губной помады окурки, деловито направились к школьному крыльцу, расположенному слева от шиповника, если осматривать школьный двор, из тренерской, расположившись на подоконнике.

Второй раз Дмитрич досчитал до пяти, но тут из кустов вылезли два паренька на годик-другой помладше давешних девиц, что угадывалось в выражении восторга по поводу неожиданного окна в расписании, точнее, в слишком бурном характере выражения этого самого восторга, а еще точнее, в словах, которыми и выражался восторг.

Тогда Дмитрич, дав паренькам уйти, просто, безо всякого счета, прыгнул в кусты, памятуя, что дальше пятнадцатой минуты урока дети ждать его, Дмитрича, не должны и, вероятнее всего, не будут. Прыжок был не самым удачным. Во-первых, Дмитрич по колено увяз в снегу, подвернув при этом ногу; вдобавок, с носа его слетели очки. Во-вторых, литератор почувствовал, как через все его лицо – слева наискосок – набухает солидный, почти сабельный шрам. В-третьих, он открыл, что в кустах, кроме него, еще кто-то есть.

Мальчик и девочка, которые, вероятно, не закончили еще и начальной школы, оторвались от мобильного телефона, в котором, чувствовалось по их хихиканью, разглядывали что-то интересное, веселое и очень познавательное. Девочка наклонилась к мальчику и что-то зашептала ему на ухо.

– Маша сказала, что вы – робот! – услужливо озвучил ее слова мальчуган.

Дмитрич, нашаривший в снегу свою оптику и водворивший ее обратно на нос, никак не отреагировал на слова паренька, и стал выбираться из кустов.

На тропинке, протоптанной от шиповника к школьному крыльцу, Дмитрич столкнулся с тремя первоклашками, которые волокли куда-то внушительных размеров дога.

– Отпустите собачку, – бросил им на ходу Дмитрич.

Первоклашки застыли с раскрытым ртом, и воспользовавшийся их секундным замешательством дог, сверкая черным полированным задом, показал людям, насколько быстро умеют бегать их четвероногие братья.

– Он колдун! Он колдун! – мечтательно протянул тоненьким голоском один из малышей, показав пальцем в спину Дмитрича, который, припадая на левую ногу, с быстрого шага перешел на бег прихрамывающей трусцой.

Остальные малыши молча и зачарованно кивнули.

Шла десятая минута урока.

А уже на одиннадцатой минуте Дмитрич бодро влетел в кабинет литературы.

– Здравствуйте-садитесь! – бросил он на ходу, думая в этот момент, как бы половчее провести урок без конспекта, который остался в портфеле, а портфель – в учительской.

К Дмитричу вернулась его привычка говорить одно и думать в это самое время о другом, иногда – противоположном тому, о чем он говорил в данный момент, иногда – к произносимому вслух не имеющем и вовсе никакого отношения.

«Да, в школе многое изменилось, – думал литератор, называя свои фамилию, имя и отчество, рассказывая о том, как он учился в десятом классе, как вызывали на родительское собрание его маму, кстати сказать, ветерана Великой Отечественной войны… – Многое изменилось. Всего пять лет, а гляди… Акселерация. Десятиклассники выглядят как взрослые люди, а некоторые из них – как люди средних или даже пожилых лет…»

– Тема нашего первого урока – культурная ситуация пятидесятых годов девятнадцатого века, – плавно перешел Дмитрич к делу.

Тут кто-то в классе сдержанно кашлянул.

– Славянофилы и западники, – возвестил Дмитрич и повернулся к доске, чтобы записать на ней орфографически трудные слова.

При этом он засомневался, в одно или в два слова пишется «славянофил» и на секунду замешкался, написал «западники», снова задумался… Покашливание в классе повторилось.

– А куда я попал? – неожиданно для самого себя спросил Дмитрич, пораженный каким-то внезапным и сошедшим на него свыше озарением.

– На курсы повышения квалификации учителей, – дружелюбно ответили Дмитричу с задней парты.

– А где же тогда урок литературы? – пожал плечами обескураженный Дмитрич.

– В десятом классе, – мило улыбнулась совсем юная девушка за первой партой. (Она и вводила Дмитрича в заблуждение вот уже несколько минут.)

– А где десятый класс?

– В актовом зале, – сочувственно прошептал с третьего ряда какой-то седовласый старец. – Пока у нас идут курсы, детки десятого класса учатся в актовом зале.