Виктор Алексеев - Последний бобр (сборник)

Вначале хлынул ливень. Он так неожиданно сорвался с неба, словно там, наверху, быстро открыли заслонку, и вода обрушилась на землю, слизывая все вокруг. Струи дождя барабанили по железным крышам, стучали в стекла, сбивали листья с деревьев, собирались в ручейки и по канаве бежали к реке Пахре. А спустя полчаса заладил мелкий противный дождь, и, видимо, надолго.

— Какая прогулка в такую погоду? — сказал я себе, вышел из укрытия и направился домой.

Недалеко от дома возле водяной колонки встретился мне Сережа — ученик первого класса и мой сосед. Он весь промок. С лакированного козырька школьной фуражки капала вода, брюки вздулись и стали похожими на два шланга, готовые вот-вот проглотить раскисшие ботинки.

— Что же ты стоишь под дождем? — спросил я.

— Витьку Назарова жду, — ответил он.

Я прошел в дом и на некоторое время забыл о Сереже. Проверил тетради, потом почитал газету, а когда случайно глянул в окно, то снова у водяной колонки увидел знакомую фигуру.

«Вот так да! — подумал я. — Прошло больше часа, а он все стоит под дождем».

Я надел не совсем еще высохший пиджак, раскрыл зонтик и подошел к Сереже. Он будто застыл на месте, съежился весь, и я догадался, что вместе с каплями дождя по его лицу бегут слезы. Я вытащил платок и подал ему:

— Вытри лицо, а то совсем мокрое от дождя.

Он стал вытирать лицо, а за пазухой у него что-то заскулило и зашевелилось.

— Что это? — спросил я.

— Щенок, — ответил Сережа. — Совсем маленький. Витька Назаров нашел, дал подержать, сказал, что скоро придет. Вот я его и жду.

Я посмотрел на щенка. Он был весь черный, а уши белые, и такой крохотный, что уместился бы на ладонях.

— Знаешь что, — предложил я, — давай-ка мы его сами отнесем.

Сережа с радостью согласился, и мы весело зашагали по мокрой и скользкой улице. Дом у Назаровых большой и длинный, с коричневой трубой, и дым из нее выпрыгивал, как из парохода.

— Смотри, — сказал Сережа, — Назаровы печку затопили, наверное, промокли все.

Не успели мы ступить на порог, как дверь отворилась и из нее высунулась рыжая голова Витьки Назарова.

— Ко мне нельзя, — зашептал он. — Батька меня наказал. Ты, Сережка, бери эту собаку себе. Дарю насовсем.

— А зачем она мне? — пробовал возразить Сережа, но дверь тут же захлопнулась. — Вот так дело, — растерялся Сережа. — У меня дома уже есть собака и черепаха есть. Мамка заругается, что вторую принес. Что же делать? Жалко оставлять его на улице под дождем. Он заболеет и умрет. Знаете что? — И Сережа вдруг обрадовался: — Я дарю его вам.

Он бережно извлек из-за пазухи щенка и вручил мне.

— Насовсем.

— Но мне он не нужен, — возразил я.

— Все равно, — сказал он. — Во-первых, у вас нет собаки и черепахи, во-вторых, нет мамки, которая будет ругать. И потом, я беру над ним шефство, буду молоко приносить.

Сережа так обрадовался своему решению, что убежал, не попрощавшись.

Принес я этот черный комочек домой, постелил возле печки тряпку и положил щенка на нее. Потом попросил у хозяйки молока, налил в блюдце и пододвинул щенку:

— На, ешь!

Но он был такой маленький, что еще не знал, для чего ему эта белая жидкость. Пришлось макнуть мордочкой в блюдце, а он недовольно зафыркал, облизывая свой нос. И вдруг сам потянулся к молоку. «Значит, понял», — успокоился я.

Долго я не знал, как назвать щенка. Целый месяц внимательно приглядывался к нему и никак не мог вспомнить, какую собаку он напоминал. Но однажды попалась в руки мне фотография: Горки, сидит Владимир Ильич Ленин, а рядом с ним собака.

Обрадовался я и позвал на именины Сережу и Витю Назарова. Они пришли, принесли подарки щенку. Витя Назаров подарил ошейник, собственноручно сделанный из ремня, а Сережа два куска мыла, чтобы щенок был всегда чистый.

— Так как же мы его назовем? — спросил Сережа.

— Найдой, — ответил я.

— Почему Найдой? — удивился Витя Назаров.

Тогда я рассказал им, что давным-давно в имении Горки жила хорошая охотничья собака по имени Найда. С этой собакой Владимир Ильич любил ходить на охоту. И вот мне кажется, что наш щенок очень похож на нее. А если нет, то мы назовем его другим именем.

Я вытащил фотографию и показал ребятам.

— Очень похожи, — в один голос заявили они.

Найда действительно оказалась охотничьей собакой, и уже скоро мы отправимся с ней в лес.

Это был один из тех жарких дней, когда в Подмосковье летние затяжные дожди вдруг разом прекратились и земля, обжигаемая солнцем, засветилась бледно-голубой испариной. А в лесу, в его ярко-зеленой шубе было свежо и прохладно. Трава туго ложилась под ногами и выпрямлялась следом, наполненная соком и силой. Кое-где, как розетки, светились красными и желтыми шляпками сыроежки. А белых грибов не было.

Ободренные хорошим прогнозом, горожане косяками прочесывали лес так же тщательно, как пионеры к празднику территорию лагеря. Всюду слышалась громкая речь и традиционная перекличка «Ау-у!».

Найда лениво брела по траве, опустив уши, и в глазах ее, черных с зелеными светлячками внутри, я читал полное пренебрежение к моей затее. «Что толку топтать землю, не лучше ли пойти на речку и поплавать вволю?»

Но в меня будто вселился бес. «Как же так, — думал я, — все время шли дожди, земля теплая и влажная, а грибов нет». Знал я несколько заветных мест, но и там меня ждало разочарование — вместо грибов я находил только свежие срезы. И уже не надеясь ни на что, свернул в ельник шести-восьмилетнего возраста. Молодые деревца выстроились в строгом порядке, будто на параде, и, куда ни глянешь, ни одна елочка не выступила из шеренги.

Найда вдруг насторожилась, потом в несколько прыжков оказалась возле человека, копошившегося под елочкой.

— А, знакомая? — спросил он у собаки, оглянувшись на меня. — Ну смотри, ежели понимаешь.

Он спокойно продолжал орудовать небольшой лопаткой. Это был Степан Левонтьевич, мой дальний сосед, прозванный Счастливчиком, потому что никто так не пользовался дарами леса, как он.

Если Степан Левонтьевич отправлялся в лес, значит, зацвела какая-нибудь лекарственная трава или созрела ягода, поспел орешник, а без грибов он никогда не возвращался. Да и сейчас в корзине у него лежали грибы белые, подосиновики и подберезовики, только странные какие-то, нарезанные кусочками, будто приготовленные для зажарки.

Аккуратно, деревянной лопаточкой Степан Левонтьевич поднимает лесную подстилку, закладывает несколько кусочков нарезанных грибов, прикрывает их и уплотняет руками и ногами.

— Что вы делаете? — любопытствую я.

— Сею, — отвечает он, и на его сухощавом с мелкими оспинками лице появляется сдержанная улыбка.