Наталья Иванова - Новый Белкин (сборник)

Банк, в котором лежали денежки «Белого голубя», лопнул, денежки разлетелись по белу свету вместе с банкирами. Учитель ходил весь черный, но от людей не прятался, говорил правду: нулевой цикл закончили, дальше в будущее нет ходу, стоп-машина. Мы не обанкротились, нас обокрали – чуете разницу? Обокрала власть, жадный кремлевский сброд: олигархи, сайентологи, Чубайсы, Березовские, мировой банк и мировой спекулянт Джордж Сорос. Но наш корабль, наш ковчег дождется своего «Белого голубя». Это я вам обещаю. А то, что путь наш вдвойне, втройне тернист против прежнего – на то воля Божья. Такие, значит, уготованы нам испытания.

Вот только народу от его правды легче не делалось.

– Ты бы потоньше, Николай Егорович, нельзя все время правдой по голове, – уговаривал Пал Палыч, не стесняясь Комы, поливавшей в кабинете герани. – Ты перспективу дай, про опору на свои силы и все такое, а там, глядишь, Бог не выдаст... Сейчас что нужно? Самое время людей в кучку собрать, в кулак, всем сгруппироваться и на прорыв...

– Ты, Паша, тонкий политикус, а я всего лишь мудрый руководитель, – отвечал Учитель. – Знаешь, в чем разница? Политикусы технологичны до невозможности, то есть неизбежно упираются рогами в средства. А мудрые руководители видят цель днем и ночью, даже во сне. Правильно я говорю, Комэра Георгиевна?

– Не знаю, – отвечала Кома. – Без правды тошно, а с правдой страшно. Я вот во сне в последнее время все время тону. Это как?

– Это психологическая диверсия, – с готовностью ответил Пал Палыч. – Внушение, переданное русским через «Титаник».

– Это просто усталость, – сказал Учитель. – Тебе бы отдохнуть, Кома.

А братия и вправду заметно скисла. Дефолт, он ведь не только по карману – по мозгам стукнул. Не только банки – лопнула сказка про розовый московский капитализм, который всех осчастливит согласно купленным билетам. Единодушно стояли они против его поросячьей сытости – но грянул дефолт, и вот, чуть ли не половина сестер и братьев потеряли работу, чуть ли не каждый третий – сбережения в банках. А некоторые даже по второму разу, считая Мавроди. То есть душой восставали, а руками, головами, совестью, процентами оказались повязаны. По грехам нашим – думала Кома, но молчала. И без нее хватало надрыва.

Истерика затаилась в уголках глаз, уголках губ, забилась по щелям на кухнях, прорывалась эпилептическими припадками на общих собраниях. Истерика стала главным содержанием исторического момента. Сама мысль, что они надолго, если не навсегда, застряли в общаге, своей унылой прямолинейностью уводила в коридоры общаги и упиралась в истерику. Общая воскресная молитва держала по-прежнему – но теперь они были братьями не в радости, любви и надежде, а по несчастью. Как-то, оглядев зал, Кома увидела, что каждый молится за себя. И – содрогнулась.

Потерять квартиры для многих оказалось страшнее, чем потерять веру.

Как раз перед дефолтом на экраны вышел «Титаник» с невероятным мальчиком в главной роли, Леонардо Ди Каприо. Там все было сказано и показано в лоб. Отправитель не постеснялся закольцевать самое бюджетное за всю историю человечества послание прямыми намеками, показав наших людей и наши глубоководные аппараты – это уж, как говорится, для самых сообразительных... Кома несколько раз прокрутила фильм, сочувствуя Леонардику и внимательно отслеживая второстепенного персонажа – Джона Уитфорда, старпома обреченного корабля. Она помнила комментарий Учителя: «Титаник» разорвали противоречия между пуританской этикой верхних палуб и теплыми, земными религиями трюма: иудаизмом, православием, католицизмом. А пресловутый алмаз, восемьдесят лет пролежавший на дне – это и есть сокровенное знание, сиречь главная правда. По фильму его опять бросают в пучину – но это еще бабушка надвое сказала...

Кома вздыхала, глядя, как с кормы, вставшей дыбом, срывались в океан пассажиры 3-го класса. Думала, что умеет смотреть сквозь. Думала, что уже все знает.

Как бы не так.

Безработную братию Пал Палыч с готовностью принимал на стройку. Зарплатки там выходили крошечные, зато работали на себя. Потихоньку копошились, потом наладили поставки кирпича из-под Дмитрова, и вообще, как выражался Пал Палыч, «опора на отечественного производителя себя оправдала». Работавшие на стройке молились на него не меньше, чем на Учителя, называли деловым гением и отцом. Даже наметилась своего рода конкуренция авторитетов. Кома, когда говорили об этом, отвечала кратко: бытие определяет сознание. Они же теперь строители, люди с мороза. Строители молятся не Богу, а на прораба. Это понятно. Это пройдет.

К зиме 99-го вставили окна и перешли к отделочным работам. А тут и Ельцин отрекся. Осталось совсем чуть-чуть. Поговаривали, что Пал Палыч орет на всех, еженедельно тасует рабочих по корпусам, дабы не только свои собственные квартиры отделывали. Строители и впрямь ходили как ошалелые, заражая общагу предпраздничной лихорадкой.

Ага.

В середине мая, за неделю до госприемки, Совет братства собрался в верхнем фойе кинотеатра «Форум». Почему не в общаге, как обычно, и почему так срочно, в четверг, за три дня до воскресного собрания – никто не знал. Пал Палыч отнекивался, но был собран и замкнут – значит, что-то случилось. Настороженные члены Совета – в последнее время все и так держались на пределе сил – расселись по креслам. Учитель, склонившись над журнальным столиком, с ручкой в руках вычитывал какие-то документы. Потом кивнул Пал Палычу: мол, начинай. Тот откашлялся и вышел на середину фойе.

Доклад был краток и сокрушителен.

В собственности братии осталось триста квартир. Остальные в течение года перепродавались на сторону, дабы не останавливать стройку. В результате сто пятьдесят братских семей (шестьдесят из них обретались в общаге) лишились своего законного, давно оплаченного жилья.

Кто-то охнул, кто-то смачно выругался, кто-то схватился за сердце. Учитель, с укоризной взглянув на сквернослова, постучал «паркером» по столу. Пал Палыч продолжил:

– Вопрос стоял так: либо мы замораживаем стройку и в результате теряем все – либо отгрызаем себе лапу, как это делают лисы, и выбираемся из капкана. Мы выбрали второй вариант...

– Кто это «мы»?! – спросил профессор Волков.

– Мы – это Пал Палыч и я, – пояснил Учитель. – Сергей Владимирович, я вас очень прошу: давайте дадим Пал Палычу выступить. Очень важно, чтобы члены Совета овладели ситуацией до конца. Понимаю, что ситуация чрезвычайная. Потому и прошу...

Профессор сокрушенно кивнул.

– Так вот, о втором варианте, – продолжил Пал Палыч. – Через неделю мы начинаем заселять «Белый голубь» – это раз. Мы сохранили за собой управляемость кондоминиумом – это два. Что касается минусов... Мы сделаем все возможное, чтобы приживить отгрызенную лапу. Братьям и сестрам, остающимся в общежитии, будем оплачивать аренду. Будем тянуть их за собой и потихоньку вытаскивать. Впереди новые проекты. По десять – пятнадцать квартир в год – это в наших силах. Вытащим всех, кто останется на плаву. Это наш долг в прямом и переносном... То есть во всех смыслах. И мы это сделаем.