Андрей Шляхов - Доктор Данилов в дурдоме, или Страшная история со счастливым концом

– Умно, – одобрил Данилов.

Официант принес салат и пиво.

– Через час, пожалуйста, два купеческих горшочка, – попросил Полянский.

– Оно раньше и не будет готово, – заверил официант.

Он выждал еще секунд десять – вдруг клиенты решат заказать что-то еще – и ушел.

– Понты! – фыркнул Игорь. – Можно подумать, что только после получения заказа повар начинает разделывать мясо и чистить картошку с луком!

– Разве не так? – спросил Данилов, пробуя пиво.

Пиво с непривычки показалось очень горьким. Или это просто сорт такой?

– Все готовится заранее, я тебе уже это говорил. После заказа только смешивается, доводится до кондиции и подается на стол. Ну бог с ними, давай лучше расскажи о себе.

– Да что там рассказывать. – В отличие от Игоря Данилов не спешил набрасываться на салат – растягивал удовольствие. – Сначала депрессия, потом дурдом… Очень, знаешь ли, интересное впечатление – оказаться по ту сторону баррикад не где-нибудь, а именно в дурдоме.

– Могу представить, насколько это хреново…

– Не можешь, – покачал головой Данилов. – Пока сам не поваляешься на койке, ты даже и в общих чертах не представишь себе, что такое дурдом. Кафедра психиатрии на пятом курсе не дает никакого представления об этом месте. Так же, как и все книжки, начиная от «Пролетая над гнездом кукушки» и заканчивая прикольными байками, которые так любят рассказывать психиатры. Все это, пардон муа, херня на постном масле, в первую очередь потому, что книгу можно отложить в сторону, с практических занятий или с лекции удрать в кафе или в кино, а из дурдома больной уйти не может. Это самое страшное – несвобода, она даже страшнее того, что тебя никто не понимает. Или просто делают вид, что не понимают, – какая разница?! Главное не в этом, а в том, что человек начинает чувствовать себя бессловесной тварью!

– Да… – вздохнул Полянский. – Я приезжаю из Египта, и тут сразу две новости… Ты знаешь, я всегда очень любил твою маму. Она была добрым, искренним и вообще очень хорошим человеком. Пусть земля ей будет пухом, что тут еще скажешь?

– Я ее тоже любил.

– Как же иначе? Эх…

Застольные беседы хороши тем, что паузы очень гармонично заполняются едой. Когда тарелки опустели, а пива осталось на донышке, Полянский подозвал официанта.

– Мне воду с газом, – сказал Данилов.

Безалкогольное пиво не пошло – было оно каким-то ненастоящим, что ли. Полянский из солидарности заказал воду и себе. Помимо воды он попросил официанта принести им холодец.

– Холодец у них тут особенный, – пояснил Полянский, – лучше колбасы.

– Я люблю холодец, – ответил Данилов.

– Ну, про кормежку в больнице я не спрашиваю, и так все ясно. А что у тебя произошло с докторами?

– Мы не сошлись с ними по одному богословскому вопросу. Они утверждали, что я шизофреник, а я доказывал им, что являюсь безобидным психопатом, который не желает пить их сраные таблетки. Конфликт вылился в противостояние, мне даже пришлось отдохнуть от жизни в связанном виде, но этого я почти не помню, потому что все время спал. Потом я ломал голову над тем, как вообще буду выпутываться из этой ситуации. Башка трещала от напряжения, а из ушей валил пар…

– Я общался с Еленой.

– Лена – это просто уникум! Героиня невидимого фронта! – заверил Данилов. – Вытащить меня за уши из этого дерьма! Ты знаешь, что она ухитрилась разжиться ксерокопией моей истории болезни?

– Джеймс Бонд и Штирлиц не справились бы с этой задачей, – улыбнулся Полянский.

– Живешь с человеком, привыкаешь к нему, и кажется он тебе таким знакомым, таким понятным, а случись что, и удивляешься: «Как же это раньше я ничего не замечал?»

Следующую паузу заполнили холодцом. Полянский не обманул – блюдо и впрямь оказалось очень вкусным.

– Ты уверен, что у нас останется место для мяса? – усомнился Данилов.

– Конечно останется, – заверил Игорь. – Тем более что его принесут минут через двадцать, не раньше. Ты как раз успеешь досказать свою одиссею.

– Самое интересное, как в детективных романах, было в конце. Я лежал в коридоре и думал о жизни. Я там вообще много думал. Да, случилось все это в воскресенье. После обеда. На посту зазвонил телефон. По тому, как отвечала сестра: «Да, Геннадий Анатольевич», «Хорошо, Геннадий Анатольевич», «Я поняла, Геннадий Анатольевич», несложно было догадаться, что звонит заведующий отделением. Сразу после разговора сестра побежала в первую палату, местный люкс, откуда только накануне выписался пациент…

Фамилию артиста Данилов давно вспомнил, но называть не стал. Врач должен хранить врачебные тайны, пусть даже и чужие.

– Ну, думаю, сейчас какого-нибудь блатного бобра к нам привезут. Интересно же, развлечений там немного. И тут медсестра подходит к моей койке и говорит: «Владимир Александрович, заведующий отделением распорядился перевести вас в первую палату. Пойдемте…» Представляешь? Если бы я не лежал, то упал бы. Смотрю на нее и так полушутя уточняю: «А голос у вашего заведующего не пьяный был?» «Нет, – отвечает, – нормальный был голос. Он так и знал, что вы удивитесь, и сказал, что завтра сам вам все объяснит».

– Ну, прямо «Тысяча и одна ночь»! – восхитился Полянский.

– «Тысяча и одна ночь» ждала меня в палате. Обычная обстановка там была спартанской – кровать и тумбочка, больше ничего. А тут еще и маленький холодильник, телевизор, подвешенный к потолку, беспроводные наушники на крючке и, самое неожиданное, телефон на тумбочке. Параллельная отводка от телефона, стоящего в ординаторской – звони не хочу. Да, вот еще – поверх линолеума постелен палас из темно-вишневого ковролина…

– То что надо, – похвалил Полянский. – Практичный немаркий цвет.

– Санузел тоже впечатлил, в первую очередь своей исключительной чистотой и наличием аж двух полотенец – махрового и вафельного, причем без пятен. Постельное белье тоже оказалось под стать. У меня даже голова закружилась от неожиданности и удивления. Сестра мне показала кнопку вызова, предупредила, чтобы закрывал дверь изнутри – ключ у нее есть, и ушла. Я позвонил Лене, думал ее удивить, но она сказала, что все в порядке вещей, так, мол, и должно быть, остальное не по телефону.

– Мог бы и мне сразу позвонить, – мягко упрекнул Полянский.

– Сначала хотелось внести ясность. На следующий день, в понедельник, я ее получил. Прямо с утра ко мне явилась эта сладкая парочка – заведующий и лечащий врач и с порога заявили, что они сильно заблуждались в моем диагнозе, и вообще у меня не то что шизофрении, но и психоза-то нет, и вообще, прозрев и разобравшись, они приносят мне свои извинения и завтра в полдень я могу собирать свои пожитки и валить, благословясь, на все четыре стороны. «С каким диагнозом?» – спрашиваю я. «Неврастения, – хором отвечают они, – всего лишь неврастения»…