Андрей Шляхов - Доктор Данилов в дурдоме, или Страшная история со счастливым концом

– Погоди, погоди… – нахмурился Полянский. – Но как можно так изменить диагноз? С шизофрении на психоз еще понимаю, но на неврастению? Это в моей лысой голове как-то не укладывается…

– Переписали историю болезни, и все!

– Так вот взяли и переписали? – изумился Игорь. – Ни хрена себе…

– Это дурдом, – напомнил Данилов. – Такое особенное заведение, живущее по собственным правилам.

– А наркоконтроль у них тоже собственный? – прищурился Полянский.

– При чем тут наркоконтроль?

– Пока ты шел как шизофреник, тебе назначались антипсихотики и седативные. Это препараты строгого учета. Если история переписывается, то как быть со списанием?

– Игорь, ты рассуждаешь как дитя. Заодно вносятся поправки в историю болезни кого-нибудь другого, и мои таблетки вместе с уколами списываются на него! Меня больше интересовал другой вопрос – как и чем можно обосновать длительное пребывание неврастеника в отделении для лечения острых форм психических расстройств?

– Да, это хороший вопрос. Ты его задал своим докторам?

– Задал, я же любопытный. Да и доктора в одночасье из монстров превратились в славных плюшевых зайчиков, только разве что взгляд остался прежним. Заведующий пожал плечами и ответил: «Подумаешь, проблема. Перестраховывались немного, наблюдали, уточняли. В нашей профессии диагноз быстро не ставится».

– Корифеи!

– Не то слово. В институтах такому не учат.

– Да мне вообще казалось, что наша психиатрическая база была весьма приличной…

– В двадцать первой больнице тоже есть кафедра, и кому-то тоже кажется, что там все в порядке.

– Ну, не обобщай.

– Я и не обобщаю, – усмехнулся Данилов. – Во многих местах положение еще хуже… Слушай, а ты уверен, что твое хваленое мясо по-купечески принесут сегодня, а не завтра?

– Что – уже проголодался? А кто боялся, что не полезет?

– Да нет, не проголодался, просто горшочки с едой придают обстановке дополнительный уют. А я успел сильно соскучиться по уюту.

– Рассказывай пока…

– Да, собственно, это все. Ближе к обеду, да, вот еще – в палату люкс обед мне приносили, чтобы не утруждал себя хождением в буфет, так вот, ближе к обеду нарисовался профессор Снежков, поулыбался мне, выразил восхищение моим состоянием и предложил в случае нужды без стеснения обращаться к нему. Даже визитную карточку с полным перечнем своих регалий оставил. Я ее потом в унитаз спустил.

– Ты все такой же злопамятный, Вова.

– Да уж, однозначно не толстовец. А на следующий день за мной приехала Лена, и все плохое осталось в прошлом…

Было так ново и очень приятно сидеть в машине рядом с Еленой и смотреть в окно. Все такое знакомое и в то же время новое. «Что же испытывают по выходу на волю люди, просидевшие лет десять в тюрьме?» – подумал Данилов. Он посмотрелся в зеркальце на обороте солнцезащитного козырька и сказал Елене:

– Те, кто нас сейчас видит, наверное, принимают меня за твоего дедушку.

– А может, и за папика, – предположила Елена.

– Папики такими не бывают, – возразил Данилов, с радостью отрываясь от зеркала – век бы не видеть такого страшилы. – Папики толстые, лысые и ухоженные. К тому же они предпочитают дорогие костюмы и еще более дорогие галстуки.

– Ты хорошо разбираешься в теме папиков, – похвалила Елена. – Ну как оно – на свободе?

– Обалдеть! – Данилову удалось собрать все свои впечатления в одно-единственное слово. – Можно узнать – как тебе удалось поставить дурдом в коленно-локтевую позу?

– Это сделала не я, а совсем другой человек.

– Кто?

– Какая разница?

– Ну, любопытно же. И потом – должен же я знать, за кого мне молиться.

– Ты молиться сначала научись.

– Хорошо, скажу так – должен же я знать, кого мне благодарить.

– Меня! – Елена притормозила на перекрестке и повернулась к Данилову. – Можешь словами, можешь еще как-нибудь, если, конечно, дурдом не высосал из тебя все силы.

– Силы остались, – гордо сказал Данилов. – Я же усердно саботировал лечение. Так что если ты зарулишь в какой-нибудь укромный уголок…

– Давай лучше без извращений. – Елена повернула направо, и они поехали по Рязанскому проспекту. – Мне бы хотелось романтики в домашней обстановке. Да, и не знаю почему, но без бороды ты мне нравишься гораздо больше. С бородой ты похож на гоголевского пасечника.

– Разве у Гоголя был пасечник? – удивился Данилов.

– Конечно был! В «Вечерах на хуторе близ Диканьки»! Вылитый ты сейчас.

– А что – в пасечниках хорошо, – вслух подумал Данилов. – При деле, на воздухе и меду завались.

– По сравнению с моргом пасека более привлекательна, – подтвердила Елена.

– Зато покойники не жалят! – возразил Данилов.

– Но и меда от них не дождешься! Боже мой, какую чушь мы с тобой несем! Прямо хоть обратно поворачивай…

– Я те дам «поворачивай»! – пригрозил Данилов. – Я хочу побриться, хочу вкусной домашней еды и всех прочих радостей. Так кто же помог тебе…

– И тебе!

– Да, конечно, и мне тоже. Кто он, этот добрый волшебник?

– А какие будут варианты? Мне интересно.

– Ну… – Данилов постарался придумать нечто совершенно невероятное. – Например, ты могла очаровать директора департамента здравоохранения…

– Целышевского? – удивилась Елена.

– Разве пока я лежал в дурдоме, директором назначили другого?

– Нет.

– Тогда в чем же дело? Ты его очаровала, может быть, даже дала разок погладить себя по коленке, о большем я думать не хочу, да и дедушка ни на что большее не способен, затем разжалобила его и попросила замолвить за меня словечко.

– Спустись на две ступеньки ниже и убери коленки, пока я не лишила тебя твоей бороды прямо в машине!

– Хорошо-хорошо, уже убрал! А на две ступеньки вниз… Неужели Гучков? Сам Михаил Юрьевич?

– Да, – кивнула Елена. – И что самое примечательное, он тебя помнил. Тот самый, говорит, Данилов, который коллег кипятком поливал? Я говорю – тот самый, он у нас один такой.

– Да неужели? – все не мог поверить Данилов. – Так прямо и сказал про кипяток?

– Ну что, я тебе врать буду?! – рассердилась Елена. – Может, слова были немного другие, но смысл тот же самый. Как говорит Никита – зуб даю!..

Наконец официант принес вожделенные горшочки, размерами как минимум вдвое превосходящие своих собратьев из других заведений.

– Люди делятся на две категории. – Данилов проткнул вилкой слой запеченного теста, служившего крышкой, и даже зажмурился от удовольствия – настолько приятным был запах этого блюда. – Одни съедают тесто с горшочка, а другие утверждают, что его не едят. Скажи мне, о великий знаток застольного этикета, кто прав?

– Вторые. Те, кто не ест тесто с горшочков.

– Буду знать. – Данилов отделил вилкой и ножом кусочек теста и отправил его в рот.