Гарольд Роббинс - Охотники за удачей

Солнце становилось все ярче и ярче. Ярче и ярче. Я открыл глаза. Тонкий луч света бил прямо в лицо. Я заморгал, и луч ушел в сторону. Теперь я мог видеть. Я лежал на столе в белой комнате, и надо мной стоял человек в белом халате и белой шапочке. Пучок света исходил из маленького зеркальца, которое закрывало его глаз. На его лице я разглядел маленькие волоски, которые пропустила бритва. Его губы были сурово сжаты.

— Боже мой! — послышался голос из-за его спины. — Во что превратилось его лицо! Похоже, в нем не меньше ста осколков стекла.

Я скосил глаза и увидел фигуру второго мужчины. Первый повернулся к нему:

— Заткнись, идиот! Не видишь, он пришел в себя?

Я попытался поднять голову, но почувствовал быстрое легкое прикосновение к своему плечу, и в следующее мгновение увидел ее лицо. Оно смотрело на меня с состраданием и милосердием.

— Дженни!

Она заставила меня опуститься обратно на подушку и обратилась к кому-то надо мной.

— Позвоните доктору Розе Штрассмер в клинику Колтона в Санта-Монике. Скажите ей, что Джонас Корд попал в катастрофу и чтобы она немедленно ехала.

— Хорошо, сестра Томас, — послышался голос молодой девушки и удаляющиеся шаги.

Нога и бок снова заболели, и я скрипнул зубами. На мгновение я закрыл глаза, а потом взглянул на Дженни и прошептал:

— Дженни! Прости меня, Дженни!

— Все хорошо, Джонас, — прошептала она мне в ответ, и я ощутил укол иглы в руку. — Не надо разговаривать. Теперь все хорошо.

Я благодарно улыбнулся ей, и засыпая, смутно удивился тому, что ее красивые волосы покрыты смешной белой накидкой.

Из окна, с улицы, залитой ярким солнцем, доносились звуки ликования. С военной базы в Сан-Диего время от времени доносились триумфальные гудки кораблей. Это длилось всю ночь: в начале вечера пришло известие о капитуляции Японии. Война окончена.

Теперь я знал то, о чем мне пытался сказать Отто Штрассмер. Из газет и радиоприемника над моей кроватью. Они рассказали о крохотном контейнере с атомами, который привел человечество к вратам рая. Или ада. Я попытался лечь поудобнее, и блок, поддерживавший мою ногу, прибавил свой мышиный писк к остальным звукам.

Мне очень повезло, как сказала одна из медсестер. Повезло. Правая нога была сломана в трех местах, правое бедро в одном; несколько ребер раздробило. И я смотрел на мир сквозь узкие щели в бинтах, которыми было обмотано мое лицо, кроме отверстий для глаз, носа и рта. Но мне повезло. Я остался жив.

В отличие от Амоса, который все еще сидел в кабине «Центуриона» на дне океана, на глубине ста метров. Бедняга Амос. Трое членов экипажа были найдены целыми и невредимыми; я остался жив Божьей милостью и благодаря рыбакам, которые подобрали меня и доставили на берег. А Амос сидит в своей подводной могиле за штурвалом самолета, который он построил и не позволил мне испытывать в одиночку.

Я вспомнил голос бухгалтера, звонившего из Лос-Анджелеса. Он утешил меня:

— Не беспокойтесь, мистер Корд. Мы можем списать все за счет налога на прибыль. В этом случае потери составят менее двух миллионов…

Я швырнул трубку на рычаг. Все это прекрасно. Но как списать другое — жизнь человека, погибшего из-за моей жадности? Существуют ли соответствующие бухгалтерские статьи? Это я убил Амоса, и что бы я ни списывал со своей души, к жизни его не вернешь.

Дверь открылась, и вошла Роза с практикантом и медсестрой, катившей тележку.

— Привет, Джонас, — улыбнулась она.

— Привет, Роза, — пробубнил я сквозь бинты. — Опять пора их менять? Я ждал тебя не раньше послезавтра.

— Война кончилась.

— Да. Знаю.

— А когда я встала сегодня утром, утро было таким прекрасным, что я решила слетать сюда и снять повязку.

— Понятно. Никогда не мог понять, какой логикой руководствуются врачи.

— Это не врачебная, а женская логика.

Я засмеялся.

— Какой бы ни была эта логика, я рад. Приятно избавиться от этих бинтов, хотя бы ненадолго.

Она продолжала улыбаться, но глаза ее посерьезнели.

— На этот раз я сниму их насовсем, Джонас, — сказала она и взяла с тележки ножницы.

Внезапно мне стало страшно расставаться с бинтами. Они покрывали мое лицо как кокон, я чувствовал себя защищенным от любопытных взглядов.

Роза почувствовала мой страх.

— Первое время лицо будет немного болеть, — предупредила она. — Особенно когда мышцы снова начнут работать. Но это пройдет. Не можем же мы навсегда спрятаться за маской, правда?

Когда бинты были сняты, я почувствовал себя новорожденным и попытался увидеть свое отражение у нее в глазах, но они смотрели на меня без всякого выражения, с чисто профессиональным интересом. Ее пальцы прикоснулись к моим щекам, подбородку, затем пригладили волосы на висках.

— Закрой глаза, — она легко коснулась моих век. — Открой.

Я взглянул на нее. Ее лицо оставалось спокойным.

— Улыбнись, — сказала она, изобразив широкую, лишенную юмора улыбку. — Вот так.

Я ухмыльнулся, и мои щеки сразу же обожгло болью. Но я продолжал улыбаться.

— О’кей, — она вдруг улыбнулась по-настоящему. — Достаточно.

Я перестал улыбаться и беззаботно спросил:

— Ну как, док? Ужасно?

— Неплохо, — ответила она бесстрастно. — Ты ведь никогда не был потрясающим красавцем.

Она взяла зеркальце с тележки.

— Вот, взгляни сам.

Мне пока не хотелось себя видеть.

— А можно я сначала покурю?

Она молча положила зеркальце и достала из кармана халата пачку сигарет. Присев на край кровати, она раскурила сигарету и протянула ее мне. Затянувшись, я ощутил сладковатый привкус ее помады.

— Ты сильно порезался, когда Уинтроп проталкивал тебя через иллюминатор. Но, к счастью…

— Откуда ты знаешь об этом? — прервал ее я. — Об Амосе, я имею в виду. Как ты узнала?

— От тебя. Когда ты был под наркозом. К счастью, ни одна из основных лицевых мышц не пострадала. Были в основном поверхностные порезы. Нам удалось быстро пересадить кожу. И успешно.

Я протянул руку.

— Давай зеркало, док!

Она взяла у меня сигарету и вручила мне зеркало. Взглянув в него, я похолодел.

— Док! Но я же вылитый отец!

Она взяла у меня зеркало и улыбнулась.

— Правда, Джонас? Но ведь ты всегда так выглядел.

Чуть позже Робер принес мне газеты: все писали только о капитуляции Японии. Я отбросил их в сторону.

— Принести вам что-нибудь почитать, мистер Джонас?

— Нет, — ответил я. — Нет, спасибо. Нет настроения.

— Хорошо, мистер Джонас. Наверное, вам лучше поспать.

Робер двинулся к двери.

— Робер!

— Да, мистер Джонас?

— Я… — я замялся, автоматически дотронувшись до щеки. — Я всегда так выглядел?

На его лице вспыхнула белозубая улыбка.