Бернар Клавель - В чужом доме

Когда бой возобновился, Барно, который все так же нервничал, яростно набросился на Жюльена, изо всех сил нанося прямые и боковые удары. Мальчик выждал, пока град ударов, обрушившийся на его перчатки и плечи, несколько поутих. Когда же Барно вновь раскрылся, Жюльен выбросил вперед правый кулак, чтобы нанести удар, и услышал чуть хриплый голос Доменка:

— Правой!

Жюльену показалось, что от этого крика его сжатый кулак в перчатке с удесятеренной силой обрушился на противника. Удар пришелся прямо по солнечному сплетению, и Барно согнулся вдвое, из его груди вырвался гортанный крик: «Ух!» А когда Жюльен отвел назад левый кулак, он снова услышал крик Доменка:

— Левой в лицо!

Голова Барно качнулась и откинулась назад. Он уронил руки. Жюльен увидел, как у его противника задрожали ноги, Барно зашатался, качнулся назад, потом вперед и упал на колени.

Пилон, судивший бой, оттолкнул Жюльена и начал считать:

— Раз, два, три, четыре, пять…

Барно медленно поднимался. Жюльен уже подходил к нему, когда тот сказал:

— Ладно сдаюсь.

Послышались громкие возгласы, поднялся шум. Пилон поднял руку Жюльена в знак победы. Мальчик посмотрел туда, где стояли нагроможденные друг на друга кровати, но Доменк уткнулся носом в книгу: казалось, он даже не замечал, что рядом с ним подростки занимаются боксом.

Жюльен снова оделся. Теперь в густой пыли, под лампочкой, раскачивавшейся на шнуре, перчатки надевали Пилон и Зеф. Бой между ними судил Морис. Барно вышел во двор, Жюльен уселся рядом с Доменком, тот отложил книгу. Некоторое время оба с улыбкой глядели друг на друга.

— Спасибо, — сказал Жюльен.

Доменк пожал плечами.

— Скажешь тоже!

— Значит, и ты занимался боксом!

— Да, когда был мальчишкой. Но главное, я видел, как дрались другие.

— Тут?

Доменк рассмеялся.

— Нет, то, чем вы здесь занимаетесь, — это не бокс, так, просто забава, — сказал он.

— Где ж ты видел бокс?

— Мои родители ярмарочные торговцы. У них кондитерская на колесах, и они торгуют на всех праздниках и гуляньях. Ты их увидишь здесь, на бульваре, в троицын день. Когда я был мальчишкой, то большую часть времени проводил у деда, у него был зал, где выступали борцы и боксеры.

— А я-то думал, что там дерутся только понарошку.

— Конечно, но все-таки эти люди должны уметь боксировать на тот случай, если им бросит вызов кто-либо из публики. Так случается редко, но все же бывает.

Жюльен следил за боем, происходившим по другую сторону кроватей, и время от времени поглядывал на Доменка.

— Ты бы мог давать им советы, — заметил он. — Почему ты этого не делаешь?

— Очень надо, — сказал Доменк. — И потом, они не такие уж хорошие ребята.

Жюльен немного поколебался, но под конец спросил:

— А почему в таком случае ты сказал мне, как следует действовать, чтобы победить Барно?

Доменк как будто смутился. Он раскрыл книгу, полистал ее, после чего снова положил на стол.

— Мне хотелось, чтобы ты проучил этого здоровенного болвана, который на три года старше тебя и слишком много о себе мнит.

Жюльен смотрел на Пилона, у того все лицо было в крови. С минуту он еще следил за поединком, потом спросил у Доменка:

— Как ты думаешь, смогу я боксировать?

— Что за вопрос! Когда ты хочешь, то отлично дерешься.

— Нет, я не о том. Могу ли я по-настоящему заниматься боксом… как профессионал? Сделать это своей карьерой? Понимаешь?

Доменк покачал головой; он улыбался, однако взгляд его выражал грусть.

— Между вашим дурачеством и настоящим боксом, дружище, — проговорил он, — целая пропасть… Ты этого еще не понимаешь, слишком молод.

Он замолчал и посмотрел на середину комнаты, где подростки осыпали друг друга ударами под аккомпанемент возгласов и ругательств.

— Взгляни, — сказал Доменк, — и они называют это боксом. Ну, их это, может, и забавляет, но меня совсем не трогает.

Доменк глубоко вздохнул и снова взял книгу.

— Что ты читаешь? — поинтересовался Жюльен.

— «Огонь» Барбюса. Только не читаю, а перечитываю.

Жюльен посмотрел на книгу: на обложке была фотография, изображавшая солдат в окопах.

— Книга о войне, — заметил он.

— Нет, книга против войны. А это не одно и то же.

Доменк снова принялся за чтение. Между тем бой прекратился, и подростки препирались друг с другом. Жюльен некоторое время прислушивался к спору, но потом в ушах у него снова прозвучал голос Доменка: «Между вашим дурачеством и настоящим боксом — целая пропасть». Несколько минут назад, стаскивая перчатки, Жюльен подумал о девушке с улицы Пастера. В тот миг ему казалось, что мечта, которой он предавался в автобусе, близка к осуществлению. Ему чудилось, будто он видит в одном из кресел первого ряда, возле самого ринга, лицо, обрамленное длинными локонами; и лицо это улыбалось ему одному.

Мальчик стал машинально листать журнал, лежавший на столе. Он разглядывал иллюстрации, не вдумываясь в то, что они изображают. Вдруг Доменк спросил:

— Что ты думаешь по этому поводу?

— Ты о чем?

— Да об этом, черт побери.

И он указал на страницу с цветными фотографиями. Жюльен вгляделся внимательнее. Фотографии изображали большой парк с зеленеющими аллеями. Возле крыльца виллы стоял огромный американский автомобиль. Рядом было изображено внутреннее убранство комнаты с золотистыми листьями на коврах.

— Переверни страницу… — сказал Доменк. — Гляди-ка, тут два пруда, бассейн для плавания. А если прочтешь текст под снимками, тебе станет противно.

— Очень красиво, — заметил Жюльен.

— Красиво, не спорю. Красивая гниль. Так вот, видишь ли, если б люди не были столь ограниченны, то этакий журнал, к слову сказать, наиболее отвратительный среди реакционных журналов, мог бы служить для нас лучшим средством пропаганды.

— Не понимаю.

— Как, разве ты не согласен? По-моему, достаточно тем, кто умирает с голоду, всего лишь раз посмотреть на такие снимки, чтобы стать коммунистами.

Жюльен покачал головой. Доменк продолжал:

— Ну, вот, а эти глупцы еще умудряются экономить на картофеле и выкраивают деньги на подобные журналы! И, можешь поверить, они их покупают не для того, чтобы взять на заметку субъектов, выставляющих напоказ свою роскошь, и в один прекрасный день рассчитаться с ними, — нет, они просто раскрывают рот при виде такого богатства. — Доменк с горечью рассмеялся. — Мечта служанки! Очаровательный принц. Роскошная машина. Кинозвезда, которой можно стать за какой-нибудь месяц при помощи рекламы! Словом, неожиданное богатство, слава! И, подумать только, встречаются же люди, что покупают эту белиберду, но жалеют деньги на членские взносы в конфедерацию труда.

Доменк утратил обычное спокойствие, но, несмотря на гнев, голос его звучал ровно. Он еще долго говорил о кинозвездах, об идиотском восхищении, которое они вызывают у молодежи, об истинном таланте и дутой славе, что вспыхивает, как фейерверк, и тут же гаснет. Жюльен слушал его. Ему был не совсем понятен гнев Доменка, и все же мальчику казалось, что этот невысокий тщедушный юноша с черными живыми глазами и подвижным лицом знает нечто важное, хотя и трудно поддающееся определению, нечто такое, о чем другие даже не подозревают.