Лариса Ратич - Проблемы некосмического масштаба

Юлька, боясь мамы, которая постоянно распускала руки чуть что не так, порвала и выбросила табель. А потом всё открылось. Светлана, конечно, очень наказала дочку, но когда Юлька, плача, пыталась ей рассказать про причины конфликта, даже не стала слушать:

- Закрой рот, мерзавка! Тоже мне, нашла проблему космического масштаба! Виновата – получи! А то, понимаешь, я её кормлю, одеваю, а она меня позорит!

Вот с тех пор Юлька и поняла: да, некосмические у неё проблемы. И маме знать о них не просто необязательно, а даже вредно.

И ещё Юлька поняла: хамство – это тоже сила, если нет другой. Светлане Дмитриевне осталось только руками всплескивать:

- И в кого она такая выросла?! В отца - придурка, наверное.

* * *

Юрку Малого, в отличие от Юльки, дома никто не ждал. Двери были, как всегда, открыты нараспашку: заходи-выходи…

В большой комнате, упав головой в грязную тарелку, безобразно храпела Юркина родительница. По обильным остаткам еды было видно, что здесь гуляли широко и долго. Но заночевать, видно, никто не захотел.

Это было удивительно, потому что обычно – кто-нибудь, да оставался. Чаще всего это были мамашкины подруги: Ирка-Кривая или Сидоркина. Ирка-Кривая была давняя, проверенная годами корешиха, такая же безнадёжная алкоголичка, как и Юркина мать; а Сидоркина влилась в их компанию недавно, но уже выпивала много и крепко. Будущее Сидоркиной было как на ладони.

Почему и зачем пьёт Сидоркина, какое горе заливает, Юрка не знал. Он просто чувствовал неодолимое отвращение к этой вечно угрюмой, хотя и не старой ещё женщине с недобрыми глазами. Удивлялся: как Ирка-Кривая и его мать – бабы ласковые, душа нараспашку, - приняли в свой круг эту сатану?

Вообще в материной компании мужиков, слава богу, не было, и упрекнуть родимую в разврате Юрка не мог. Юрка вообще-то любил её, жалел; а что пьёт – так что ж, он ей не судья.

После запоев, длящихся, как правило, недели три, мать вдруг как будто просыпалась, оглядывалась вокруг и принималась каяться: клясться сыну, что «начинает новую жизнь». Юрка и верил, и не верил.

В свои семнадцать с лишним лет он видел - перевидел эти начинания не один десяток раз. Когда Юрке было лет семь, мать чуть было не лишили родительских прав; но она тогда здорово испугалась, даже сумела продержаться без водки целых полгода, устроилась уборщицей. Юрка помнил то время благодарным сердцем; но помнил также и то, как мать, чуть от неё отстали всякие комиссии, быстренько взялась за старое.

Вопрос, конечно, встал бы опять, если б не мамашина сердобольная начальница. Она не согнала выпивоху с места, а только сказала:

- Екатерина Васильевна, не мне вас воспитывать, поздно уже… Но если не будете прогуливать и работу свою станете делать хорошо – на остальное я закрою глаза.

Так и договорились: Юркина мать приходила в контору раным-ранёхонько, до восьми утра уже успевала убраться (весь «офис» - пять комнатёнок да коридорчик) и могла быть свободна. Дело своё она исполняла как следует и, стало быть, совесть начальницы могла быть спокойна.

Судьба уборщицы Катьки, таким образом, была чем-то потусторонним, никого не касающимся. Это устраивало абсолютно всех, и проблемы не существовало. Катькин сын, Юрка Малый, назывался так вовсе не по фамилии, как обычно даются клички. Он, несмотря на то, что являлся и в школе (когда ещё учился), и в своей компании самым старшим, был малюсенького роста, тщедушным и с виду как будто недоразвитым. Мать, забеременев от мужа-алкоголика (она тогда только начинала пить вместе с ним, за компанию), опасалась, что ребёнок, зачатый «по пьяне», родится ненормальным, пыталась прибить его ещё в утробе: надёжные, знающие девчата рассказали, как и что. Однако ничего не помогло, а сроки на аборт Катька пропустила. Пришлось оставить.

Вроде бы нормальный мальчишечка родился, и Катька успокоилась. Рос вот только плохо и медленно, вес набирал – что твой котёнок, по граммулечке. Даже плакал слабенько: не плакал, а попискивал, как мышонок, которому прищемило лапку мышеловкой.

Вот из-за этой беспомощности Катька и привязалась к сыну всем своим сердцем и одинокой душой, потому что муженёк, не прошло и недели с рождения первенца, ввязался в пьяную драку с ножами, убил кого-то и сел, прочно и надолго. Спустя пять лет жене передали: благоверного зарезали в тюрьме. Как и за что, - какая теперь разница: говорят, в карты его проиграли.

Катерина, услышав страшное известие, совсем не расстроилась, а почувствовала облегчение и освобождение, прикипев к сыну ещё больше.

Юрка тяжело и много болел, а мать, утомившись от постоянного переживания за сына, начала пить, почти не просыхая. Юрка рано научился быть взрослым, и, несмотря на свой цыплячий вид, вырос парнем боевым и самостоятельным, уверенным в жизни, не дающим себя в обиду. Он крепко стоял на своих коротеньких ножках и имел всегда немалый авторитет.

Именно Юрка Малый был и самым денежным в компании. Он с трудом дотянул девять классов, а потом устроился на работу. И куда б вы думали? На бойню!

В городе имелся свой мясокомбинат; стало быть, и на бойню кто-то требовался. Однако, несмотря на хорошую зарплату, долго тут никто не задерживался: вонь невыносимая – это считалось самым лёгким из того, что здесь надо было вытерпеть.

Лучше всего платили именно забойщикам скота, - значит, умный Юрка сюда и подался. Его сначала восприняли с удивлением: пацанёнок совсем! Долго вертели в руках свидетельство, не веря своим глазам. И то сказать: Юрке, не зная, никто б не дал больше двенадцати лет. Но всё же приняли, а уже через месяц удивлялись: не работник, а золото. Ценный кадр.

Да, ценный. Безотказный, почти не пьёт (Только на праздники! Не то, что другие, - уже с утра каждый день «принявши на грудь»). Ну и платили Юрке соответственно, всегда плюс неплохая премия.

Юрка втянулся, даже, можно сказать, заматерел. Не то чтобы смотрелся выше ростом или набрал тела, нет; а всё же видно было, что стал он настоящим мужиком: в глазах появилось что-то весомое и убеждающее. К тому же Юрка откровенно признавался, что работа ему нравится, и если бы кто-нибудь не побоялся послушать, почему, - этот кто-то обходил бы Юрку десятой дорогой.

Но друзья-приятели в душу не лезли, Юрку Малого крепко уважали и ценили за щедрость. Уж в чём – в чём, а в стакане дармовой водки Юрка никогда корешам не отказывал.

Не отказывал он и матери, особенно по праздникам. Не любил только, когда она упивается «вусмерть». Надо ж меру знать, вот и всё. Сам Юрка меру знал, но никак не мог научить этому свою родительницу. Толковал-толковал ей, что, мол, если уже «ударило в голову», то больше и не пей; сиди-радуйся-пой песни. И так хмеля до упора хватит.

Сам-то Юрка умел пить культурно, чем очень даже гордился. Уважал себя.