Джойс Оутс - Делай со мной что захочешь

Хоу взглянул на Элину, которая по-прежнему смотрела на него со своей прелестной полуулыбкой; он просто впился в нее взглядом, потом глаза его затуманились, взгляд рассеялся. Он смущенно рассмеялся и потер руки.

— Теперь вот что, — сказал он, — обо мне ходит много разных слухов… некоторые имеют под собой почву, но большинство — ложь… Я не рекомендовал бы вам пытаться разобраться в них, это к вам не имеет отношения. Вся эта сторона моей жизни, моя жизнь вне дома — скажем так: моя профессиональная жизнь и моя личная жизнь вне стен этого дома — не будет иметь к вам отношения. Не стану от вас скрывать: с тех пор как я женился, мне пришлось преодолевать в себе подлинную нетерпимость к женщинам, недоверие к ним, чуть ли не ужас перед ними. И, однако же, в моей жизни женщины всегда занимали немалое место — не буду на этот счет лгать. — Он поднялся и заходил по комнате; остановился в углу, где лежала собака, и поерошил каблуком большую сильную голову пса — каблуком до блеска начищенного ботинка, который он лишь слегка приподнял; сунув руки в карманы спортивной куртки, он снова повернулся к Элине и ее матери и, насупясь, пошел вдоль стены, сплошь затянутой гобеленами и портьерами. Под конец они всегда объявляли мне войну. Сначала влюблялись, а потом объявляли войну, и мне приходилось избавляться от них — так человек срывает с себя одежду, которая стала ему слишком узка или вдруг опротивела. Но после первого брака я ни разу не женился. В моей жизни было столько людей, — как-то беспомощно сказал он, взглянув на Элину.

— Мне кажется, мы понимаем, — медленно произнесла Ардис.

Однажды вечером они были вдвоем — Элина и Марвин Хоу, и он увидел, что она повредила себе палец — сущая ерунда: указательный палец на правой руке прищемило дверцей машины. Он схватил ее руку, осмотрел палец — немного крови запеклось вокруг ногтя.

— Элина, почему ты ничего не сказала? Элина, ведь, наверно, было очень больно…

Элина в смущении попыталась отнять у него руку.

— Нет, все в порядке, ерунда, — рассмеялась она.

— Но… ведь наверняка было больно… А теперь больно?

— Я не знаю, я ничего не чувствую, это ерунда, — сказала Элина.

Он поцеловал ее палец. Приложил ее руку к своей щеке — казалось, он сейчас заплачет; затем улыбнулся ей.

— Ты такая милая, такая прелесть, — сказал он. — Что бы ты ни услышала обо мне, Элина, — насчет моего прошлого или насчет нынешних женщин, женщин, которые пытаются на что-то претендовать, потому что я не умею как следует упорядочить эту сторону моей жизни… тебе этого не понять, Элина… что бы ты ни услышала, не придавай этому особого значения. Тебя это никак не касается. Я все подробно объяснил твоей матери, и она поняла. Ты мне обещаешь, Элина?

— Да.

— А пальчик — он у тебя действительно не болит? Или отвезти тебя к доктору?

Элина рассмеялась.

— Это ерунда. Он выглядит так некрасиво, не смотрите на него.

Она отняла у Хоу свой палец. Ей было слегка стыдно — ощущение в чем-то даже приятное. Глубоко, в самом низу живота, заныло… и она вдруг вспомнила про мальчишек в школьном зале, ватагу мальчишек — как один из них сгреб ее и прижал к себе. Время от времени мысль ее упорно к этому возвращалась. И всякий раз отчасти постыдное, отчасти приятное чувство возникло в ней, но оно было таким слабым, что никак за него не ухватишься, не поймаешь. Вот и сейчас, с Марвином Хоу, это чувство шевельнулось — и исчезло.

Я сказала себе — Как это забавно: телефонные звонки, и визиты, и разговоры, разговоры. Я сказала себе — Я этого не хотела, — но потом вспомнила, что хотела, чего-то хотела. Хотела снять с себя лицо бумажной салфеткой, швырнуть на пол и сказать — Вон оно! Валяется на полу!

Затем настал день, когда Ардис возмущенно заявила: — Это оскорбительно, и я не намерена с этим мириться!

Хоу не хотел широко оповещать о свадьбе.

Он уехал из Детройта, и Ардис ждала и все эти три Дня неистовствовала, даже не считала нужным приводить себя в порядок, не одевалась. Она закуривала и тут же со злостью тушила сигареты.

— Почему? — то и дело спрашивала она Элину. — Что ты не так сделала? Он, очевидно, стесняется тебя!

— Я не знаю, что я не так сделала, — безразличным тоном отвечала Элина.

— Он разочарован в женщинах — это я могу понять, и насчет того, что он не хочет иметь детей, — да, тоже могу понять, — говорила Ардис недоумевая, захлебываясь словами, но чтобы венчаться без объявления о браке… Нет. Ты на это не пойдешь. Нет. Категорически нет.

Раз по десять в день она снова и снова читала документ — брачный контракт, который дал ей Хоу, — и отшвыривала в сторону, так ничего и не поняв.

В этом контракте было сорок пять пунктов.

Ардис сразу отправилась с ним к одному своему знакомому, юристу, у которого была контора в небоскребе Фишера, близ клуба «Пирамида», и юрист сказал ей, что сорок пять пунктов — это совсем немного, что в документе нет ничего необычного и что если его как следует опротестовать, то, наверное, часть пунктов можно изменить. Он объяснил Ардис, что брак заключается не только между двумя людьми, а между двумя людьми и законом, и что третьей стороной в любом брачном контракте является государство, независимо от того, сказано об этом или не сказано. Нет, документ — самый обычный. Некоторые части, возможно, удастся изменить, но в общем контракт вполне выдерживает критику. Со стороны Хоу было бы нелепо жениться, не приняв узаконенных мер предосторожности, сказал юрист, и Ардис не могла с ним не согласиться. И все же интересно, почему в контракте ничего не сказано о разводе, — разве не для этого главным образом он составляется? Чтобы защитить свое достояние от возможного раздела при разводе и от алиментов?

— Гражданское право запрещает упоминание об этом — о разрушении брака, — сказал юрист.

Итак, Ардис вернулась к Элине и сказала: — Все тип-топ. Дело сводится к тому, что ты отказываешься от притязаний на его собственность, а остальные пункты не так уж важны… Они, конечно, важны, да, но не имеют отношения к деньгам. И все же пока ты эту штуку не подписывай.

Когда Марвин вернулся в город, он позвонил Ардис, и они вдвоем встретились за ленчем. Ардис вернулась оттуда красная, очень взволнованная и объявила Элине, что Хоу не только отказался снять этот пункт, но добавил новый: что Элина не должна подвергаться никакому стороннему влиянию — «имея в виду меня, твою мать! Меня!» — кричала она.

Она открыла сумку и швырнула на стол пузырек с таблетками.

Элина посмотрела на пузырек.

— Это что? — спросила она.

— Снотворное! Барбитураты!

Элина пошла в спальню. Мать последовала за ней и включила свет.

— Я сказала ему, что ты очень расстроена… ты такая ранимая… Я сказала ему, что не отвечаю за то, что может с тобой произойти… если ты решишь, что он отвернулся от тебя, что он тебя стыдится…