Имоджен Эдвардс-Джонс - Модный Вавилон

— Я не стану надевать серебристо-белое платье, — повторяю я. — Для него нужно красивое тело, а я в нем буду похожа на старую толстую шлюху. Мне больше подойдет что-нибудь строгое. И с надежно простроченными швами.

— Отлично, — отвечает он. — Надевай что хочешь, крошка. Это твой день. Все ради тебя. Я хочу, чтобы ты наслаждалась жизнью. Чтобы чувствовала себя счастливой и уверенной.

Я улыбаюсь. Совершенно неожиданно его жизненная философия кажется мне не такой уж скверной, а кожаные брюки — вполне уместным атрибутом.

— Это платье может взять Лидия, а ты надевай что вздумается.

Он улыбается, раскланивается, щелкает каблуками и в третий раз за сегодня тычет в меня указательным пальцем. Потом идет к Лидии, чтобы рассказать об изменениях, внесенных в план, и целует ей руку.

— Ты хочешь сказать, что меня зря натирали кремом?! — орет Лидия через всю комнату.

— Прости, — говорю я.

— Ничего страшного, — отзывается она. — Обожаю твое белое платье. Иди сюда, давай поболтаем, пока мне подрисовывают глаза.

Я иду к ней и сажусь рядом. Дэз трудится над ее лицом. Лидия, с приоткрытым ртом и сомкнутыми веками, выглядит потрясающе. У нее небольшой, идеальной формы нос, великолепные высокие брови, пухлые губы. Светлые волосы гладко собраны на затылке. Белое платье, несомненно, ее… Не то что я, свинья в пижаме.

— Так как у тебя дела? — спрашиваю я. — С тех пор как мы не виделись…

— Не так уж долго, — отвечает она.

Все успешные манекенщицы отличаются самоуверенностью. Они вечно разъезжают, в основном за свой счет, и у них редко есть собственное гнездышко. Они обычно легко заводят друзей, но не утруждают себя тем, чтобы поддерживать дружбу. Вот почему всех окружающих они называют «милочка» — просто не запоминают имен.

— Ты нашла себе квартиру в Париже?

— Не уверена, что мне этого хочется. — Глаза у Лидии все еще прикрыты. — Я только что участвовала в двух показах — просто ужас!

— Да?

— Сплошное разочарование. Хоть и высокий класс. Во-первых, я не смогла влезть ни в одно из платьев от Armani, даже, несмотря на то что заблаговременно села на диету. — Она касается своего плоского живота. — Его шестые размеры — это действительно шестые размеры. Я не сумела их надеть. Во-вторых, там были хорошо известные мне личности. Например, тот старый козел, я тебе уже как-то рассказывала.

— Кто?

— Морщинистый старикан, он приезжает в Париж каждый год. Похож на Фредди Крюгера. Ходит в кожаных штанах, коричневом шарфе и ковбойской шляпе. И все время безуспешно заигрывает с моделями. Когда я увидела, как он сидит в отеле Costes, пьет и пытается зазвать к себе какую-то девчонку, меня вдруг страшно потянуло домой.

— Я всегда думала, что ты безоговорочно любишь презентации эксклюзивной одежды.

— В платье за шестьдесят тысяч фунтов я, что удивительно, почувствовала себя не в своей тарелке. Все вдруг показалось мне жутко бессмысленным. В этом платье было просто невозможно ходить. Представь, мне пришлось надорвать его сзади, чтобы пройти по подиуму.

— Быть такого не может!

— Честное слово. Я в нем едва стояла! — Лидия улыбается. — А потом увидела всех этих богачек из стран Персидского залива. Они покупают платья, везут их домой, а показаться на людях им в них нельзя.

— Вы о чем? — спрашивает Дэз.

— Об одной странной закономерности, — отвечает Лидия с неподвижно каменным лицом. Она привыкла так говорить, не напрягая мускулов. — Все эти дамочки, сидящие на показах в первом ряду, приобретают вещи, которые они не станут носить. А иногда они даже не бывают на показе, просто посылают кого-нибудь вместо себя. В любом случае, они покупают платья, которые никогда не наденут на публике, потому что их религия это запрещает, привозят в свои роскошные дворцы и помещают за прозрачные витрины, чтобы на них смотрели, как на произведения искусства. Я полагаю, некоторые платья и есть произведения искусства. Потом к ним в гости приходят подруги, пьют чай… Им интересно, как выглядит платье от Dior за шестьдесят тысяч фунтов.

— И эти женщины их не носят? — Дэз отходит немного назад, чтобы взглянуть на лицо Лидии.

— Нет. Чаще всего они покупают стендовый образец, в который вообще никто не влезет. Особенно — я. — Она смеется. — В том случае, если это платье от Armani, черт его побери.

— Как странно, — говорит Дэз.

— Знаете, мне очень нравилось, когда меня одевали Клеопатрой, или Жанной д'Арк, или с ног до головы раскрашивали в синий цвет, как это было у Пат Мак-Грет.

— Мне нравится Пат, — откликается Дэз. — Она — лучший стилист в мире. Ее работа — просто фантастика! Лицо совершенно меняется.

— Да, — отвечает Лидия. — В этом все и дело. Кейт не участвует в показах одежды от-кутюр, потому что она сама по себе — слишком яркая индивидуальность. А они хотят девушек-хамелеонов. Должна сказать, что мне самой слегка надоело выходить на подиум неузнаваемой. Я хочу заключить такой контракт, как Синди.

— Обожаю Синди, — тут же подхватывает Дэз. — Для меня она — образец супермодели. Вы обратили внимание на то, что ее знаменитая родинка то появляется на снимках, то исчезает в зависимости от того, что хотят заказчики? Если организаторам шоу нужна Синди как она есть, то вы видите родинку, а если им требуется всего-навсего красивое, всем знакомое лицо, то они обрабатывают фото на компьютере.

— Никогда не замечала, — говорю я.

— Правда? — изумляется Лидия. — Ты меня удивляешь! Я надеюсь, что наши фотографии тоже обработают на компьютере. — Она открывает глаза и наклоняется к зеркалу, окруженному маленькими яркими лампочками. — Кожа выглядит ужасно. Я такая усталая.

— Не смотри туда, — советует Дэз. — Ненавижу это зеркало. Честно говоря, ненавижу эту студию. В этом освещении все выглядят плохо. Там, где я обычно работаю — в Айлингтоне, — кормят жареными цыплятами, иногда — с потрясающим зеленым карри. А здесь нам дают всего-навсего дурацкого вареного лосося. Ненавижу лососину. То есть не то чтобы ненавижу. Она мне надоела. Я сказала своему агенту: «Больше не пойду работать в студию, где кормят рыбой». Но она же никогда меня не слушает. «Дэз, работа есть работа», — и все тут. А я пекусь и о правильном питании!

— Конечно, — отвечает Лидия, не слушая.

Просто уму непостижимо, как Дэз — худенькая и очень привлекательная полуангличанка-полуиндуска, с короткими черными волосами и смуглой кожей — вообще может питаться чем-нибудь, кроме супа. На кончике языка у нее металлическая заклепка, на губах — два колечка, еще одна сережка — в правом верхнем углу рта, как некая ультрасовременная мушка.

В другом конце студии Макс сражается с огромным рулоном белой бумаги, которая послужит фоном во время съемки. Он прижимает ее к полу огромными черными штангами, но, кажется, обеспокоен тем, что на полу видны темные залысины, и теперь спорит с Флафф и стилистом.