Константин Сергиенко - Самый счастливый день

— Что говорят? — спросил я резко.

— Ходил будто к ней.

— Завуч послал.

— А, старая лиса! Чинуша, бюрократ, подлиза. Терпеть не могу. Какой он Наполеон? Он даже не Барклай-де-Толли! Опасайся его. С-с-котина. В прошлом году отпуск мне сократил.

— Не метит ли он на место директора?

— Метит! Как не метит! Поликапыч дурак, растяпа, съест его наш Рагулькин. — Котик хлебнул из стакана. — Ну и что Арсеньева, что у неё?

— Ничего особенного.

— Ну, ну, — Котик подмигнул. — Учти, если что, я на твоей стороне.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты мне нравишься. — Котик напыжился. — Ты единственный тут живой человек…

Все ждали от меня отчёта о визите к Арсеньевой. Необычайно ласковый Наполеон взял в коридоре под руку.

— Ну, как наши дела, Николай Николаевич?

— Неплохо.

— Навестили?

— Да, навестил.

— Каково впечатленье? Но это разговор отдельный. Зайдите на днях.

Меня спасло то, что Рагулькина вызвали на совещание в область и он отсутствовал до конца недели. Зато не дремал комсорг Толя Маслов. Подходить с прямыми вопросами он не решался, но, видя, что я не собираюсь «координировать», с каждым днём становился мрачнее. Вероятно, Камсков был прав, этот человек хотел главенствовать в каждом деле. Быть сторонним наблюдателем он не умел.

Для переговоров Маслов выслал «делегацию» в составе Гончаровой и Феодориди. Мне подготовили сюрприз.

— Николай Николаевич, — сказала Гончарова, — сегодня у нас после уроков классный час. Мы просим вас поприсутствовать.

— Но я ведь не классный руководитель, — ответил я, сразу сообразив, в чём дело.

— Да, но Конышев плохо себя чувствует.

— Он даже на уроках засыпает, — прибавила Феодориди.

— Вы хотите, чтобы я провёл классный час?

— Нет, будет Конышев…

— Но он засыпает! — ещё раз весело повторила Стана, излучая тепло своих ореховых глазок.

— Вы знаете, что директор выступил против назначения меня классным?

— Знаем, знаем!

— Что же он скажет? Я и так получаю выговоры. За то, что имею любимчиков, читаю стихи вне программы.

— Но мы вас просим, Николай Николаевич! Всё равно после комиссии вас назначат классным!

— Какая же тема собрания?

— Да как всегда, разное. За Конышевым жена всё равно придёт.

Я понимал, конечно, к чему сведётся «разное». Подозревал также, что Конышева вовсе не будет. Так и случилось.

Собрание начала староста, тихая Оля Круглова. Она говорила что-то еле слышное об успеваемости, о поведении и прилежании, а в конце, чуть повысив голос, сообщила, что в школе начииает работать новый радиоузел.

— Марши будем слушать? — спросил Камсков, как-то небрежно развалившись на парте. В этот день он держал себя вызывающе.

— Надо радиогазету, — возразила Оля, — от каждого класса материал.

— Ну и пошли отчёт об успеваемости, — предложил Камсков.

— Это неинтересно.

— А что интересного в нашей жизни?

— Ну почему же? — вмешался Маслов, — интересного много. Вот Коврайский пишет стихи. Можно их прочитать.

— Я не имею права, — внезапно ответил Коврайский.

— Это почему же?

— Я послал стихи в солидный журнал. И пока их не напечатают, я не имею права.

— Убил! — смеясь, воскликнула Гончарова. — А их напечатают?

— Несомненно, — важно ответил Коврайский.

— В какой журнал? — живо спросила Феодорпдп.

— В столичный.

— Нет, ну в какой? — допытывалась та.

— Друзья, — вступил я, — радиогазета — дело хорошее. Разнообразных форм очень много. Достаточно послушать наши программы. Дело сейчас не в том, чтобы обсуждать материалы, а в том, чтобы участвовать в редакционной коллегии. Нужно предложить кого-то из класса.

— Маслов уже вошёл, — сказала Круглова.

Везде поспел, мелькнуло у меня в голове.

— Да, — сказал Маслов, — я заместитель редактора. Готовится первый номер. К приезду комиссии он должен выйти в эфир.

— Почему непременно к приезду комиссии? — спросил я.

— Такая поставлена задача, — ответил Маслов.

— Ребята, надо работать без оглядки на всякие комиссии, — сказал я.

— Как же, как же! — бросил Камсков.

Маслов сделал вид, что не слышал.

— Первый номер будет ударным, — сказал он, — мы должны дать от класса хороший материал. Всем нужно подумать!

Я скользнул взглядом по этим «всем». Проханов на задней парте, почти не скрывая, играл в карты с Курановым. Струк мастерил из спичек огненную шутиху. Орлов спал, положив голову на руки, торчали его вызывающе-красные уши. Сестрички Орловские, толкаясь лицами, судорожно переписывали из какой-то тетради. Толстушка Иванова, сестра солдатика-конвоира, подрёмывала с тихой улыбкой на добродушном лице. Коврайский глядел в потолок. Фридман читала. Валет и Петренко обсуждали своё. Кто же реально присутствовал на классном часе, кто говорил и спорил? Всё те же Гончарова с Феодориди, Маслов, Камсков, ну и Круглова в какой-то мере. При этом невидимые, по ощутимые нити стягивались туда, где в отрешённой позе, погрузившись в свой мир, сидела она.

— Какие есть предложения? — спросил Маслов.

Класс молчал. «Шесть пик», — отчётливо донеслось с задней парты. Кто-то кашлянул, кто-то сморкнулся.

— Николай Николаевич, может, у вас? — спросил Маслов.

— Но я же не ученик, Толя. Свой материал я пошлю в «Учительскую газету».

— Но вы могли бы нам подсказать.

— Нужно подумать.

Гончарова внезапно встала и сказала холодным тоном:

— Можно на тему антирелигиозной пропаганды.

— От нашего класса? — ядовито спросил Камсков.

— А почему бы и нет? — Гончарова села. — Если есть факты.

Воцарилось неловкое молчанье. Пришлось брать бразды правления в свои руки.

— Антирелигиозная тема обширна, сложна, порой запутанна, — сказал я, — стоит ли утяжелять первый номер радиогазеты? Он должен быть бойким, живым.

— Но и серьёзным, — заявил Маслов.

— Я понимаю, о чём идёт речь, — сказал я и в упор посмотрел на Маслова. — Мы этот вопрос обсуждали и пришли к выводу, что спешить не стоит. Тем более что далеко не всё ясно.

— Но классу хотелось бы знать, — настаивал Маслов.

— Не только классу, — резко ответил я, — и не ему в первую очередь. Ты, Маслов, прекрасно знаешь, кто первым поставил вопрос. Первым он и должен получить ответ.

— Да, но… — Маслов смешался.

— А мы не имеем права? — спросила Гончарова.

— Права на что?

— Знать, почему наша одноклассница ходит в церковь?

— А кто же, Наташа, лишает вас этого права? — ответил я. — Поинтересуйтесь. Возможно, получите ответ.

— Да и какое твоё дело? — взорвался Камсков. — Ходит не ходит! Кто ходит? Я, например, хожу! Этим летом в Москве на каникулах я был в двух церквах! Тебе интересно узнать, зачем?

— Неинтересно, Камсков! — лицо Гончаровой вспыхнуло. — Одно дело в Москве, другое здесь. Почему ты её защищаешь?