Владимир Марченко - Поединок

Супружеский долг юная Анечка исполняла с радостью и восторгом. Такая она родилась. Понимала, что долг – это нечто такое, что нужно отдать сразу, если есть возможность. Чтобы не быть должной. Тем более, долг – супружеский. А к супружеству девушка готовилась со школьной парты. Читала много литературы по этике и психологии семейной жизни. Им в школе преподавали кое-что. Учили уму и семейному разуму. Без этого как? Как может девушка стать хозяйкой, матерью, снохой и, естественно, женой без знаний? Не простое дело, надо вам сказать, по большому секрету.

Книги Аннушке давали подруги. Они тоже интересовались супружеским долгом, старались всё узнать, всё понять. Не хотели быть белыми воронами. Аня тетрадь толстенную завела, в которую вписывала оригинальные кулинарные рецепты и рекомендации. Подруги делились познаниями. Отдельные девушки, не особо верили книжной теории, а старались увязать её с практикой. Мама её жила семейно много лет без записей и без книг. Анечка не могла себе этого позволить. Время не то.

…И на девятое утро проснулся Комаров от запахов, набивавших до отказа не только кухню, но и всю полезную жилплощадь молодой семьи. Мало того, ароматы кочевали по лестничной площадке и шпионски вползали к соседям, которые могли бы ещё на законных правах находиться в царстве Морфея.

Соседей запахи тревожили и будили. Но не у них был медовый месяц. Не ихние жёны рано приступали к исполнению супружеского долга. А лишь милая Анечка, готовившая себя к супружеской жизни со школьной деревянной скамейки.

Ваня, раздвинув облака ароматов, забредал в кухню, а оказывался в творческой мастерской. Шёл процесс. Сияющая девушка уверенно, с помощью широкого ножа, не лепила, а ваяла котлеты, выкладывая их на доску ровными рядами. На электрической плите задорно булькала кастрюлька с красным, как закат над Кетью, борщом. Он одуряющее пах укропом, базиликом, тмином и, естественно, капустой, тушеной свёклой и ещё чем-то таким, что не в каждом ресторане может так источать ароматы настоящий борщ, приготовленный по рецепту мамы – настоящей украинки, которая письма сестре в Воронеж долго писала точкe над «i». Иван рассматривал кастрюльку, прикидывая, сколько литров этого божественного компота из овощей предстоит ему вкусить сегодня. Ведь завтра Анечка будет варить или харчо или суточные щи.

Он любил жену. Боялся обидеть отсутствием внимания, тоесть, аппетита. Вы ошиблись, дорогой мой читатель, считая, что Ванька был уверен, будто управится с пятью-шестью литрами «компотика» на мясном бульоне. Он еще не знал, что под полотенцем, которое заботливо обвёртывало края и крышку, стояла ещё одна кастрюлька. Ванёк не догадывался, что рассыпчатый рис с кусками мяса, сдобренными болгарскими специями, а может, и узбекскими, страстно ждёт его; не почувствовал вкусовыми рецепторами, что каждая рисинка упакована в капсулу из чудесного и целебного гусиного жира, обвита тонкими пластиками изжаренной оранжевой моркови. Он покачнулся, чтобы чмокнуть раскрасневшуюся щечку жены, но Анечка, как хворостинка под ветром, нагнулась, стремительно распахнула дверцу духовки и, как настоящий факир, да куда факирам до милой и очаровательной стройной Анечки, ловко выхватила из горнила раскалённый лист с круглыми и загорелыми беляшами. Не важно, что пекла она их не на сковородке, как принято. Анечка много чего знала о фритюрных канцерогенах, поэтому берегла мужа, думая о его здоровье.

…Это надо видеть. Какие-то шанежки на полотнах Кустодиева меркнут, как наш короткий белоярский денёк в декабрьскую пору, по сравнению с настоящим чудом кулинарного искусства – беляшами, вышедшими из-под хрупких пальчиков молодой женщины. На месте Ивана другой бы мужчина застонал и упал в обморок, но, как говорится, не на того напали. Ванёк твёрдо знал, что его выполнение супружеского долга впереди. Он знал, что долг – это святое. Коли женился, то отлынивать не приходится.

Ваня был нормально воспитан. Не какой-нибудь хиляк, который только и может торкать воздух языком. Конечно, языком Ваня мог убедить бригаду поработать в выходной, мог, и слова настойчивого содержания сказать. И зубами, естественно, дорогой читатель, мог потрудиться на славу, а поэтому их подремонтировал перед свадьбой. Какая семейная жизнь без нормальных зубов? Если у кого больные зубы, то нечего о семейной жизни думать. С кариесными зубками супружеский долг нормально не исполнить. Мука будет. Иван знал, на что идёт.

Обменявшись утренними банальностями, Комаров сбежал по дощатым ступеням десятиквартирного дома, пересёк общий двор быстрыми стройными, как у Ахиллеса, ногами, сдёрнул замок с одной из десяти дверей продолговатого дровяного сарая, схватил колун и бросился к своей поленнице. В доме по плану шесть двухкомнатных квартир и две – трехкомнатные. Руководство сверху, рассматривая план двухэтажного дома, решило, что квартиры должны быть двухкомнатными. В двух комнатушках, выделенных из трёхкомнатных квартир, установили печи. Не восемь семей получали жильё, а уже десять. Отчёт – великий движитель статистики, которая, как сказали поэты, воспевшие «мебельный гарнитур и золотого телятю», знает всё. И ничего, что у одних были в распоряжении две комнаты и кухня с коридором, а у других – только одна комната, хотя и с окном и с настоящей дверью. Вот дровяные сараи всем построили одного размера. Сам же Ваня строил их. Не он, конечно, а бригада плотников Ивана Ипатьевича Балахнина. Ипатьевич – мой сосед. Отличный рыбак и чудесный человек. Не могу же я его и супругу Матрёну Яковлевну, наборщицу типографии, забыть и не вставить в книжку? Нет. Молочком ихней коровки мы с женой Галинкой выкармливали нашу крикунью – Алёнку. Что тут сказать? Говорить нечего. Разве что напомнить читателям о прекрасной чете из нашего Белого Яра.

Хочу предупредить Вас, дорогие земляки, что всякое совпадение фамилий и событий совершенно случайны, а всё это мной подсмотрено, подслушано и не является конкретным и фактическим. Каюсь. Присочинил. Сам не могу понять, где пишу о себе, где о Ванюшке.

Иван, как и я, получал такое символическое жильё. После того, как пожарный инспектор шестой раз предписал выселиться из Красного уголка, где Иван после скитаний по гостиничным номерам и съёмным углам, наладился жить, естественно, с разрешения начальника. С месяц Комаров существовал в комнатке – квартире. Спал и сидел на матрасе, так как ни табуреткой, ни кроватью не спешил обзаводиться. Друзья, заходившие к нему «погостить», обалдевали до последних пределов, сидя на полу, кушая тушенку из столовских тарелок.

Неожиданно, как снег в июне! по распределению приехала молодая экономист с красным дипломом и годовалой дочкой. Сверкая очочками на кругленьком детском личике, экономист сурово поджала грустные губки, так как начальника Густокашина вызвали на совещание в райком партии, а она не знала, как ей быть, и где переодевать студенческого умного, но мокрого ребёночка. «Умного» потому, что, живя в общаге, он вёл себя тихо, не нарушая ночами распорядка дня.