Павел Вадимов - Лупетта

— Это я... Слышишь? Ну как ты там?

— У меня все хорошо. А у тебя?

— Ты еще ждешь?

— А ты еще спрашиваешь?

— Я хотела сказать, что если у тебя какие-то дела, можешь меня не провожать. Тут все затягивается.

— Что значит «затягивается»?

— Да нет, ты не думай, ничего такого, просто... Просто оказалось, что это не так быстро, как я думала.

— Ну ладно... как знаешь... прощай...

— Что? Говори громче, тут музыка. Плохо слышно.

— Говорю, нет у меня никаких дел! Я! Хочу! Сам! Тебя! Проводить!

— Ну ладно, не кричи только. Хорошо, хочешь, значит проводишь.

— Ты позвонишь, когда освободишься, или как?

— Ничего не понимаю. Ты можешь громче говорить? Что?

— Когда тебя ждать?!!

— Ну что ты так нервничаешь. Прямо как мама, честное слово! Я же сказала: пока не знаю. Хочешь ждать — жди, не хочешь — иди домой, меня и так проводят. Тут идет серьезная съемка, фильтры разные, драпировки, сам понимаешь... Мы уже три пленки отщелкали, и сколько еще осталось, не знаю. Мне кажется... мне кажется, из этого должно выйти что-то особенное... И не только мне. Что ты так дышишь в трубку, замерз, что ли?

— Наверное... наверное, мне все же лучше уйти...

— Ты просто надо мной издеваешься, что и говорить! Я же сказала, здесь очень плохо слышно. Что?

— Я! Буду! Ждать! Тебя! До! Упора!

— Ну вот и отлично. Жди меня, и я вернусь... Иду, иду, уже иду! Это я не тебе... Ну все, пока!

На этом месте Лупетта повесила трубку. А я кулем осел в сугроб, образованный снегоуборочной машиной на обочине. Нет, ноги у меня не подкосились, ничего подобного. И сознание я не терял, я же не кисейная барышня. Просто... просто в этот момент я испытал настоятельную потребность на что-нибудь сесть. Мне даже показалось... ну, может, и не показалось, а так... почудилось, что если я прямо сейчас куда-нибудь не сяду, произойдет что-то непоправимое. Может, землетрясение какое начнется, не знаю. Или, наоборот, мир застынет, как муха в янтаре, и мое ожидание будет длиться вечно. Я, кстати, всегда удивлялся поговорке, что нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Насчет ждать не вопрос, согласен. Но при чем тут догонять, не понимаю... Погоня иногда очень даже ничего. Азарт, адреналин и все такое. Особенно когда ловишь двух зайцев шкурой неубитого медведя. Но сейчас ни о какой погоне и речи не шло. Надо было просто сесть. Ну я и сел. Я же не виноват, что выбора не было. Окажись в зоне моей видимости мало-мальски пригодная скамейка или, на худой конец, какой-нибудь пень, я бы, разумеется, сел на него. Но так уж сложилось, что садиться было решительно не на что, разве что на сугроб. Не лучшее, конечно, сиденье, согласен. Даже в качестве кратковременной альтернативы. Попу, наверное, можно застудить или даже хуже. Но если посмотреть на этот вопрос с чисто практической стороны, не такое уж и глупое решение. Сугроб, безусловно, несвежий и холодный, но у него есть и положительные качества. Во-первых, он твердый. Твердый, как кирпич, сам проверял! Корка сверху как камень, честно, если не тверже, даже корову можно усадить, и та не провалится. Во-вторых, сугроб высокий. Выше колена, почти по пояс. Когда садишься, даже ноги до асфальта не достают. И наконец, в-третьих, сугроб расположен прямо напротив выхода из фотомагазина. Как только дверь начнет открываться, я сразу вскочу, может даже успею брюки от снега отряхнуть. Да они и не запачкаются... А если и запачкаются, что с того, мы же не гуськом пойдем, а рядом, а когда рядом, будет незаметно. В любом случае ничего страшного, я же не на собачьи какашки сел, посмотрел, не дурак.

Когда ветреным осенним днем восемьдесят лохматого года папу с язвой увезли на «скорой», я не сомкнул глаз до утра. Казалось, что мир рухнул, и теперь случится что-то непоправимое. Но уже на следующий день все страхи улетучились. К своему стыду, я даже обрадовался. Дело в том, что благодаря папиной язве исполнилась моя самая заветная мечта. Мне подарили чертика. Настоящего. Из самой настоящей капельницы.

Сейчас уже мало кто помнит об эпидемии сувениров из капельниц, охватившей страну в те годы. Имя изобретателя этой идеи кануло в лету. Наверное, больше нигде в мире людям не приходило в голову использовать медицинские аксессуары таким извращенным образом. Окрашенные зеленкой и медицинским йодом трубочки на долгое время стали забавой тысяч маявшихся от безделья больных. Какие только шедевры народного творчества не выходили из их рук: рыбки, чертики, человечки, пальмочки, брелоки для ключей, елочные игрушки, ремешки для часов и бог знает что еще! Технология изготовления сувениров была в общем-то незамысловатой. Основным орудием труда служили перочинные ножики и зажимы, регулирующие ход капельницы. Тонкость заключалась лишь в правилах нарезки, которые передавались из уст в уста, как секрет изготовления дамасской стали. Но перед тем как браться за работу, трубки надо было раскрасить. В систему капельницы заливался разведенный йод или зеленка, и уже через день-другой пластик окрашивался в нужный цвет. В дело шло все: трубки, зажимы, фильтры и даже сами контейнеры от капельниц. Из выковырянных из зажимов колесиков получались замечательные глазки, трубки шли на оплетку, хвосты и тельца, а область применения раскрашенных фильтров была просто безгранична.

Обо всех этих тонкостях я тогда и не подозревал, я просто очень хотел иметь такого чертика, ну не передать словами как хотел! Рыбки, пальмочки и прочая фигня меня нисколько не интересовали, мечталось только о хвостатом капельничном бесе с гнущимися рожками. По закону подлости его братья то и дело попадались мне на глаза: дразнили на стекле автобуса, кривлялись в пенале жадного соседа по парте, болтались под люстрой Танечкиной квартиры, куда я был зван на день рожденья. Казалось, что капельничные бесы есть у всех, кроме меня. Одно время я надеялся, что рано или поздно чертиков завезут в наш «Детский мир», но когда узнал об их рукотворном происхождении, быстро пал духом. Что такое капельница, мне не объяснили, сказали только, что ее можно найти в больнице. Но как туда попасть? В глубине души я уже мечтал заболеть, причем не простудой какой, а чем-нибудь серьезным, чтобы непременно попасть в больницу, где мне удастся раздобыть хотя бы одного капельничного беса. Но папа меня опередил.

В роли доброго волшебника выступил его небритый сосед по палате с диковинной татуировкой на руке — дядя Саша. Как только я, морщась от больничных запахов, впервые переступил порог палаты и увидел на его тумбочке целый зоопарк пластиковых тварей, сердце чуть не выскочило из груди. Потом я сидел рядом с папой и, глотая слова, рассказывал о последней контрольной, а в голове чертовым колесом крутилось: «Хочу, хочу, хочу, хочу, хочу!» Когда мы с мамой уже выходили из палаты, я невольно остановился, не в силах оторвать взгляд от сокровищницы.