Стюарт Дэвид - Налда говорила

Есть еще один секрет, вот. Есть кое-что такое, что я начал делать.

Не так давно, в последние несколько дней, я начал есть меньше, потому что это значит, что мне придется использовать банку и искать только каждый второй день, а не каждый первый. И это потому, что я на самом деле боюсь того, что моя драгоценность появится прямо сейчас и разрушит все, что есть.

Я был в жутком шоке, когда понял, что я буду делать то, что сейчас делаю. Особенно еще потому, что я знал – он теперь совсем близко. Боль, которая у меня бывает, она иногда очень сильная, это боль от того, что мой брильянт движется и спускается вниз. Я много раз проводил всю ночь вот так, на боку, с прижатыми к животу коленями. И иногда эта боль достает меня даже днем. И тогда я ей тихо шепчу. Ночью, в кровати, я снова и снова говорю:

– Ну еще несколько дней. Не появляйся завтра. Еще несколько дней…

И, когда я засыпаю, мне снятся сны, в которых есть я – я плачу в автобусе, который едет, а в кармане у меня камень, я еду, чтобы его продать и уехать совсем. И еще мне снятся сны, где парень с картинками на руках приходит сюда, пока я стою в саду с Мод и Мэри, и гонится за мной через стену и дальше по улицам и по полям и все дальше отсюда, навсегда.

В те дни, когда моя боль становится ужасно сильной и мне надо спешить, чтобы проверить свою банку, я ищу, но мне страшно. Я надеюсь, что там ничего не окажется – в этот раз. И надеюсь, что смогу провести еще один день в саду. И когда я ничего не нахожу, то мне легче, и я снова становлюсь очень счастливый. И возвращаюсь в сад с тем чувством, которое у меня было, когда Налда в первый раз позволила мне кое-что сделать, и она злилась и обижалась, и у нее были порезанные пальцы и ныла спина. А у меня было только счастье и удивление, потому что все изменилось с этого дня. И вот такое же чувство у меня сейчас.

Но пока я был в саду и ждал сегодня утром, после того, как мы вернулись, я огорчился и забеспокоился. А причина была такая, что пошел дождь, небольшой. И во время ланча он продолжал идти, и никакие пациенты и сиделки не вышли на скамейки, ни старый Уилл, ни кто-нибудь еще. И я даже начал сердиться на дождь, потому что я ведь уже очень ждал того, что будет днем. И пока я работал, я сделал такую штуку, которую больше совсем никогда не делал. Я стал таким злым и несчастным, что ударил розу, и у нее сломалась головка, и я ее всю помял в руке. Потом я ее очень быстро спрятал в карман куртки и посмотрел, чтобы никто этого не увидел.

Но никто не видел, потому что в саду и возле здания все еще никого не было, даже хотя дождь уже тогда почти прекратился. Но пока я стоял и смотрел по сторонам, я заметил, как главные двери больницы открылись, и я увидел Мод и Мэри, которые оттуда вышли. И прежде, чем они успели заметить, что я там стою и не работаю, я вернулся к тому, что делал раньше. Я притворился, что работаю, а сам наблюдал за тем, что помогает мне проживать эти дни и ночи, когда от драгоценности болит у меня внутри: Мэри медленно спускается по газону и осторожно держит Мод под руку, а Мод радостно смотрит по сторонам с этой своей безумной улыбочкой.

Я вот что делал: я сажал цветы, рядом с этими старыми клумбами, цветы, которые вчера привезли, в белых поддонах. И я стоял на коленях с совком в руке, закапывал их, когда Мод и Мэри наконец очутились рядом.

– Здравствуйте, сэр, – сказала Мод, когда они остановились, и я подумал о том, как это странно. И подумал, что, наверное, меня никто никогда не называл «сэром».

– Здравствуйте, – сказала Мэри. – Надеюсь, мы не начали действовать вам на нервы – появляемся тут каждый день. Я думала, может, вы отдохнете, когда пошел дождь, но как только он закончился, покоя мне уже не было. Правда, Мод?

И Мод снова вжала голову в узкие плечи.

– Эта шутка вам еще не приелась? – спросила меня Мэри. – Вы и так были более чем терпеливы, но если мы вам мешаем…

И я начал мотать головой, может быть, даже мотал ею дольше, чем нужно было, но это лишь потому, что я испугался, что они сюда больше не придут. И если по-честному, я не мог придумать ничего хуже этого. Даже если меня вскроют заживо из-за моего брильянта. Но потом Мэри сказала:

– Впрочем, это, наверное, не имеет никакого значения. Не думаю, что хоть что-то сможет остановить ее теперь, когда она нашла себе занятие.

И когда я расстелил свою пленку, чтобы Мод могла на нее встать, я вздохнул посвободнее. Мы помогли ей опуститься на колени, а потом я дал ей ее совок.

– Нужно сделать ямку вот такой почти глубины, – сказал я ей. – А потом мы посадим туда голубой цветок.

И она начала копать, очень медленно, каждый раз доставая совсем чуть-чуть земли на кончике совка, меньше, чем можно зачерпнуть чайной ложкой. Но хоть и очень медленно, неглубокая ямка все-таки появилась, и я взял из лотка цветок. Но прежде чем мы его посадили, я взял свой совок и сделал эту ямку в два раза глубже, чем она была, – одним движением. Потом мы взяли цветок и чернозем, который был упакован вокруг корня, и посадили цветок, и я дал Мод закопать все, что осталось от ямки, и утрамбовал.

Потом, после этого, мы все повторили. Сначала с синим цветком, потом с белым, а потом снова с синим. И пока мы это делали, Мэри начала говорить – этот голос я теперь слышу даже во сне, и от него у меня даже боль в животе утихает.

– Помните, я рассказывала вам про цветок, который посадила в школе? – сказала она. – Тот, что не вырос? Ну вот, я так из-за этого расстроилась, что дедушка помог мне посадить у себя в саду еще один. И потом, каждый раз, когда мы к нему ездили, я все ждала, хотела увидеть, как он вырос. По-моему, я его даже как-то назвала, когда он появился.

– Как? – спросил я, глядя, как Мод решительно копает. Я знал, что она уже устает, и надеялся, что она не скажет об этом прямо сейчас, чтобы они могли побыть тут еще.

– Не помню, – ответила Мэри. – Но я помню, что плакала, когда зимой он погиб. Я с тех пор затаила зло на зиму. Наверное, вам еще хуже, вы ненавидите то, во что она превращает вашу работу.

Я уже заканчивал трамбовать землю около цветка и с тревогой посмотрел на Мод, чтобы увидеть, будет она копать еще одну ямку или решит, что на сегодня ей хватит. Но она начала копать, и я расслабился, потому что у меня еще было время, которое нам потребуется, чтобы посадить еще один цветок.

– Не особо, – сказал я Мэри. – Потому что когда я убираю осенние листья, зима делает мою работу проще.

Но потом я подумал, что теперь, в этом году, зима будет означать только одно – что будет слишком холодно и Мэри не станет приводить Мод в сад. И я начал ненавидеть зиму заранее.

Так что я рассказал Мэри все эти шутки про зимнюю даму и про то, как она лечилась от зимы. Я рассказал ей, как она везде гонялась за летом и из-за этого не старела. И как она не могла остановиться, потому что иначе она состарится на все пропущенные годы и ей будет триста лет.