Николь Краусс - Хроники любви

В следующую субботу я положила «Жизнь, какой мы ее не знаем» в рюкзак и поехала на метро в Колумбийский университет. Бродила по кампусу сорок пять минут, пока не нашла кабинет доктора Элдриджа в здании естественных наук. Когда я пришла туда, секретарь, который как раз обедал, сказал, что доктора Элдриджа нет на месте. Я сказала, что подожду, а он сказал, может, мне лучше приехать в другой раз, потому что доктора Элдриджа не будет несколько часов. Ничего, ответила я, могу подождать. Он стал есть дальше. Ожидая, я прочитала номер журнала «Ископаемое». Потом спросила секретаря, который громко смеялся над чем-то у себя в компьютере, как он считает, скоро ли вернется доктор Элдридж. Он перестал смеяться и посмотрел на меня так, как будто я только что испортила ему лучшее мгновение жизни. Я вернулась на свое место и прочитала номер «Палеонтологии сегодня».

Мне захотелось есть, пришлось спуститься в холл и купить в автомате упаковку печенья «Девил Догс». Потом я уснула. Когда проснулась, секретаря не было. Дверь офиса Элдриджа была открыта, горел свет. Внутри очень старый человек с седыми волосами стоял рядом со шкафом под плакатом, на котором было написано: «И так спонтанно самозародились первые частички жизни на Земле. Эразм Дарвин». [20] Эразм Дарвин (1731–1802) — английский натуралист, врач, поэт, дед Чарльза Дарвина.

— Ну, если честно, о таком варианте я не думал, — сказал старик в телефонную трубку. — Сомневаюсь, что он вообще захочет подавать заявление. Как бы там ни было, думаю, у нас уже есть нужный человек. Мне нужно переговорить с департаментом, но пока все идет хорошо.

Он увидел, что я стою в дверях, и жестом показал, что сейчас освободится. Я уже собиралась сказать, что все в порядке, я жду доктора Элдриджа, но он отвернулся и пристально посмотрел в окно.

— Хорошо, рад это слышать. Мне пора. Тогда все отлично. Все замечательно. Тогда пока.

Он повернулся ко мне.

— Прошу прощения, — сказал он. — Чем могу помочь?

Я почесала руку, заметила, что у меня грязные ногти, и спросила:

— Простите, вы не доктор Элдридж?

— Да, это я, — ответил он.

У меня упало сердце. С тех пор как была сделана фотография на книге, прошло, должно быть, лет тридцать. Нетрудно было понять, что он не сможет помочь мне в том деле, ради которого я пришла, потому что, даже если ему и полагалась Нобелевская премия как величайшему палеонтологу, он, несомненно, заслужил ее еще и как старейший палеонтолог.

Я не знала, что сказать.

— Я читала вашу книгу, — больше мне ничего не пришло в голову, — и подумываю, не стать ли палеонтологом.

— Ну зачем же так обреченно, — ответил он.

Я не влюблюсь, не брошу колледж, не буду обходиться только водой и воздухом, для меня не придумают отдельный биологический вид, и я не разрушу собственную жизнь. Когда я была маленькой, у мамы в глазах иногда появлялся особенный блеск, и она говорила: «Придет день, и ты влюбишься». Мне все хотелось ответить, хотя я так этого и не сделала: «Да ни за что, пусть я даже миллион лет проживу».

Я только раз в жизни целовалась с мальчиком — с Мишей Шкловским. Его научила двоюродная сестра в России, там он жил, пока не переехал в Бруклин, а он научил меня. «Поменьше работай языком» — вот и все, что он сказал.

Прошло пять месяцев, и я почти бросила искать человека, который бы сделал маму счастливой. Тут все и случилось: в середине февраля маме пришло в синем конверте авиапочты письмо из Венеции, которое переслал ей издатель. Птица первым увидел письмо и принес его маме, чтобы выпросить марки. Мы все были на кухне. Она открыла конверт и стоя прочитала. Потом прочитала во второй раз, уже сидя.

— Это поразительно, — сказала она.

— Что? — спросила я.

— Кто-то написал мне о «Хрониках любви». О книге, в честь которой мы тебя назвали.

Она прочитала нам письмо вслух.

Дорогая миссис Зингер,

Я только что дочитал Ваш перевод стихов Никанора Парры, [21] Никанор Парра (р. 1914) — чилийский поэт, друг Пабло Неруды. который, как Вы говорите, «носил на лацкане маленького русского космонавта, а в карманах — письма женщины, которая ушла от него к другому». Книга лежит рядом со мной на столе в моей комнате в пансионе, окна которого выходят на Большой Канал. Я не знаю, что сказать о ней, кроме того, что она оказала на меня такое воздействие, которого ждешь каждый раз, когда открываешь книгу. Понимаете, она меня изменила каким-то образом, я не могу это описать. Но дело в другом. Сказать по правде, я пишу не затем, чтобы поблагодарить Вас, а чтобы обратиться к Вам с предложением, которое может показаться весьма странным. Во вступлении Вы мельком упомянули малоизвестного автора Цви Литвинова, который бежал из Польши в Чили в 1941 году и единственная опубликованная книга которого, написанная на испанском языке, называется «Хроники любви». Хотелось бы знать, не согласитесь ли Вы перевести ее? Это будет только для моего личного пользования; я не собираюсь публиковать этот перевод, все права будут Вашими, если Вы захотите опубликовать его сами. Я готов заплатить любую сумму, которую Вы сочтете достойной платой за эту работу. Мне всегда неловко затрагивать финансовые темы. Скажем, 100 000 долларов? Если эта сумма кажется Вам слишком скромной, пожалуйста, скажите прямо.

Я пытаюсь угадать, что Вы ответите, когда прочитаете это письмо — ему еще предстоит провести неделю-другую в этой лагуне, потом месяц вращаться в хаосе итальянской почтовой системы, пока наконец оно не пересечет Атлантику и не будет передано в почтовую службу США, где его положат в мешок, который почтальон погрузит на свою тележку и, в дождь или снег, придет и бросит письмо в прорезь Вашей двери; там оно упадет на пол, ожидая, когда Вы поднимете его. И, представив себе все это, я готов к худшему, к тому, что Вы примете меня за какого-то ненормального. Но, может быть, все будет не так. Может быть, если я скажу Вам, что очень давно, когда я уже засыпал, мне прочитали вслух несколько страниц из этой книги и что спустя все эти годы я не забыл ту ночь и те страницы, Вы поймете меня.

Буду благодарен, если Вы пошлете мне свой ответ сюда, по указанному адресу. В случае, если к тому времени, как его доставят, я уже уеду, консьерж переправит его мне.

Я подумала: «Обалдеть!» Просто не могла поверить, что нам так повезло. Я уже подумала, не написать ли мне самой Джейкобу Маркусу, как бы по поводу того, что это Сент-Экзюпери проложил в 1929 году последний южный отрезок почтового пути в Южную Америку, до самого конца континента. Джейкоб Маркус, похоже, интересовался почтой, а мама однажды заметила, что отчасти именно благодаря отваге Сент-Экза Цви Литвинов, автор «Хроник любви», сумел потом получить последние письма от семьи и друзей из Польши. В конце письма я бы мимоходом добавила, что мама не замужем. Но потом я подумала и поняла, что она может про это узнать и испортить все то, что так хорошо начиналось даже без каких-либо вмешательств. Сто тысяч долларов — это большие деньги. Но я не сомневалась, что, даже если бы Джейкоб предложил ей за перевод сущие копейки, мама все равно бы согласилась.