Владимир Орлов - Лягушки

— Понятно, — сказал Ковригин. — Пойду всё же протоплю печь.

— У вас будут гости… — предположил Амазонкин.

— Может быть, может быть… — пробормотал Ковригин, полагая, что на этом беседа с соседом, нынче вежливым и тихонравным, закончится.

Но Амазонкин будто вцепился в штакетины калитки с намерением вымолить у Ковригина нечто важное для себя.

— Александр Андреевич, — произнес Амазонкин искательно. — И она? Не исключено?..

— Не исключено, — важно сообщил Ковригин, — что и она…

И удалился с охапкой дров в дом. Выяснение того, был ли Кардиганов-Амазонкин в Среднем Синежтуре, а потом и в Журино, и если именно он и был там, то как он там оказался и что делал, Ковригин решил отложить. До поры, до времени. Или вызнать об интересующем его без допросов Амазонкина. А вдруг он и сам обо всём проболтается.

Итак, Амазонкин ожидал Её. Но если именно по Её поручению (просьбе) Амазонкин пробирался в Синежтур, он должен был встретиться с Ней с донесением или рапортом. Но, возможно, поводом для его путешествий был иной посыл? И при чём тут „Школа олимпийского резерва“ и какой-то (или какая-то) Бордовских?..

— Александр Андреевич! — услышал он крик Амазонкина. — Александр Андреевич! Она прибыла! Какая женщина! Но с ней водитель!

Амазонкин снова стоял у калитки восторженный, но, похоже, и расстроенный. „Не сама ли госпожа Быстрякова вызвалась нас посетить? — пришло в голову Ковригину. Но сведение о водителе и его расстроило. Обеденные хлопоты на кухне усложнялись. "Ещё и водителя кормить!"

Амазонкин дышал тяжело, но он ведь на самом деле обогнал автомобиль. Или какое иное транспортное средство. Скажем, мини-дирижабль. Отчего бы госпоже Быстряковой и не позволить себе экзотическую прогулку?

Но нет, на улицу Ковригина въехал "ауди-универсал". И курьером вышла из него Натали Свиридова. Водитель, названный Колей, доставил к домику Ковригина коробку с принтером. Свиридова, в бело-серебристом плаще, красных сапожках, красном же шёлковом шарфе (русые с медью волосы спадали на плечи), была хороша, и казалось, что унылая пора сумела золотом берёзовых листьев именно для её ног выстелить солнечные тропинки ("Фу ты, красивости какие!" — подумал Ковригин). Но он любовался Свиридовой. И был рад ей. Хотя отчасти и растерялся.

— Время обеденное, — сказал Ковригин. — Надо накормить вас.

— Не вздумай хлопотать, — сказала Свиридова. — Мы сытые и не от мира сего. Коля вот яблоками может удовольствоваться и домой их набрать. А я обойдусь без хлеба насущного. У меня талия. И что ты стоишь болван болваном. Иди, чмокни в щёку.

Ковригин подошёл к Свиридовой, чмокнул, но не в щёку, её губы прижались к его губам, их языки нашли друг друга, и приветствие знакомых людей могло продолжиться с метаморфозами. Но Свиридова, будто вспомнив о чём-то или ощутив мечтательный интерес Амазонкина, отстранила от себя Ковригина, чуть ли не оттолкнула его от себя, сказала:

— Ну, здравствуй, Саша! Чмокнул и чмокнул. У меня к тебе дело. Забирай принтер — и к компьютеру. Времени у нас мало.

— Я могу идти? — спросил Амазонкин. Ладони его были всё ещё приклеены к штакетинам калитки.

— Идите! — приказала Свиридова.

— А почему не она… — робко начал Амазонкин.

— На это были причины, — холодно сказала Свиридова.

"Неужели она, — удивился Ковригин, — знает о Лоренце Козимовне Шинэль…"

"Напросилась, — вспомнились Ковригину слова Дувакина. — Сама напросилась".

— Сашенька, я и впрямь спешу. И машина не моя, а Театрального общества. Она ко мне прикреплена, но держать долго я её не могу.

— Ну да, ты же государственный человек…

— Я так забронзовела и постарела?

— Потом отвечу, — сказал Ковригин и отправился к компьютеру.

— Один экземпляр пьесы испеки для меня!

— С чего бы вдруг? — спросил Ковригин.

— Бумаги я привезла много, и я помню машинописный экземпляр сочинения, там над названием "Веселие царицы Московской" ручкой было выведено: "Посвящаю Н. С."

— И что? — спросил Ковригин.

— Потом ты эти слова зачеркнул и вывел: "Посвящается моему давнему приятелю Ю. Б." И будто бы передал ему право распоряжаться сочинением.

— Было такое, — кивнул Ковригин. — По пьяни и из сострадания к нищему Блинову. Ты хочешь, чтобы я восстановил посвящение тебе?

— Да, — сказала Свиридова.

— Для тебя это важно?

— Важно, — сказала Свиридова.

— Хорошо, — сказал Ковригин. — А пока гуляй, подставляй лицо солнцу…

— Сначала я всё же прослежу, появится ли посвящение "Н. С."

Появилось. Ковригин взглянул на присевшую рядом Свиридову. Принтер выталкивал из себя страницу за страницей, и он был принтер-спринтер, через полчаса работу свою должен был закончить, а стало быть, и отпустить Свиридову в Москву или Эдинбург. А Ковригину отчего-то возжелалось, чтобы общение со Свиридовой продолжилось.

— Что ты на меня так смотришь? — спросила Свиридова.

— А как я на тебя смотрю?

— Я и сама не знаю как…

— Просто мне на тебя приятно смотреть, — сказал Ковригин. — И вот ещё такая странность… Последние годы я видел тебя издалека. Из зрительного зала. Или сидя у телевизора. И узнавал о тебе по премьерам. Там ты ВИП-персона. То есть существо чрезвычайно значительное и недоступное, не имеющее возраста или пребывающее в возрасте президента либо губернаторши… Так, ещё пять страниц… Раскладывай… А вблизи ты куда приятнее и моложе…

— Ещё бы! — рассмеялась Свиридова. — Я моложе тебя!

— Как это? — удивился Ковригин.

— Я моложе тебя на три месяца, — сказала Свиридова. — Раньше ты помнил про мой день рождения. Теперь забыл. Просто я рано начала. В театр и в кино меня взяли на четвёртом курсе. И вот, видимо, доросла до старух.

— В Синежтуре, в суете, я тебя невнимательно разглядел. Но сейчас разглядываю. Какая же ты старуха. Ты и впрямь моложе меня!

— Подтяжек, кстати, не делала, — сказала Свиридова.

— Тело, лицо и осанка у тебя на двадцать пять лет. Ну, ты и сама знаешь… Я сейчас про другое… — Ковригин явно волновался. — Дувакин сказал, что ты сама вызвалась съездить сюда курьером… Почему?

— Болтун твой Дувакин! — нахмурилась Свиридова.

— Наврал? — удивился Ковригин.

— Ну… — замялась Свиридова. — Ну, не совсем наврал… Но неточно выразился. Ну, напросилась! Хотела тебя повидать. И в себе кое-что проверить…

— Так… — принялся постукивать ладонью по стопкам бумаги Ковригин с намерением придать экземплярам ровность типографской аккуратности. — Закончили. Хороший принтер. Четыре экземпляра. Два мне, один — Дувакину, один — тебе. Давай его.

Свиридова придвинулась к нему, струи её волос коснулись щеки Ковригина, и Ковригин понял, что печь он протопил не зря, Свиридова в его хоромине ночевать останется, и он её желанию противиться не будет, а как и где проведёт ночь водитель Коля (хоть бы и на кухонном диване), это уж его, Колино, дело. Впрочем, присутствие Коли в саду и возможность проявлений настырных интересов Кардиганова-Амазонкина порыв Ковригина пригасили. Он, к удивлению Свиридовой, отодвинулся от неё, быстро надписал на последней странице: "Милой и по-прежнему юной… (над последним словом поразмышлял и выбрал)… Наташке с Трифоновки. А. Ковригин". Свиридову, показалось Ковригину, надпись не обрадовала, будто она ожидала более пылких слов. Или вообще — неизвестно чего…