Джеймс Олдридж - Правдивая история Лилли Стьюбек

— Я буду с тобой откровенна, Кит. Но Лилли никогда мне не простит, если по городу будут ходить сплетни.

— Какие сплетни?

— Разные. О том, как они там живут.

— А как они живут? Что-нибудь изменилось?

— Как тебе сказать, мисс Дэлглиш почти не встает с кресла. Только по утрам сходит вниз, а по вечерам поднимается в спальню, на большее, пожалуй, у нее не хватает сил. И целый день сидит в библиотеке.

— А что делает Лилли?

— Все. Она приезжает в восемь утра, помогает мисс Дэлглиш одеться, готовит завтрак, обед, убирается, в общем, ведет хозяйство. Туда попадаешь, Кит, как в глухой колодец.

— Так было и раньше, — сказал я.

— Пожалуй. Но теперь они совсем отгородились от всех, а мисс Дэлглиш не может и шагу ступить без Лилли.

Лилли еще не знала, что дни мисс Дэлглиш сочтены (я и сам узнал об этом от Дороти гораздо позднее), а пока, хотя мисс Дэлглиш становилось все хуже и хуже, Лилли готова была к болезни долгой и затяжной, но не ожидала скорой смерти. Впрочем, трудно сказать, о чем на самом деле думала или догадывалась Лилли, поскольку она не написала об этом в своем дневнике. В ту пору она вообще его редко открывала.

Мы поняли, что мисс Дэлглиш опасно больна, когда Лилли навсегда покинула Мыс и вновь поселилась в особняке. Такие переезды всегда знаменовали серьезные перемены в ее жизни, а нынешний, как рассказала мне Дороти, был вызван тем, что мисс Дэлглиш нельзя уже было оставлять на ночь одну. Она больше не могла спускаться вниз, и Лилли попросила Дэвлина перенести вторую кровать из своей спальни (ее втащили наверх во время болезни Лилли садовник и доктор Диксон) в комнату мисс Дэлглиш.

Лилли стала полновластной хозяйкой в доме. Родственники мисс Дэлглиш жили далеко от Сент-Элена и не могли за ней ухаживать. До сих пор помню ее старого кузена с огромной лысиной, который как-то приезжал к ней из Мельбурна на голубом «роллс-ройсе». У нас любили поговорить о племянниках пожилой леди, их хорошо знали в светских кругах Сиднея, Мельбурна, Аделаиды, потому что они принадлежали к другой ветви родового древа Дэлглишей — более именитой и могущественной. Но племянники никогда не навещали мисс Дэлглиш. Главное место в ее жизни занимали теперь Лилли, доктор Уоллес и поверенный Дж.-К. Стрэпп, который вел дела пожилой леди и поэтому часто мелькал у ворот особняка. Конечно, доктор Уоллес и мистер Стрэпп могли найти сиделку и прислугу для мисс Дэлглиш, но она, должно быть, решительно этому воспротивилась: хотела, чтобы за ней ухаживала одна Лилли. Девушка играла теперь роль, отведенную ей судьбой, а точнее пожилой леди, с самого начала. Она останется с мисс Дэлглиш до последнего часа, пока та будет в ней нуждаться.

Но Лилли снова доказала нам, что не совсем покорилась воле мисс Дэлглиш. Вскоре после ее возвращения в особняк мы увидели, что там поселился и Джекки. В конце концов он присоединился к двум женщинам за высокой деревянной оградой; ночевал Джекки, по словам Дороти, в спальне Лилли, а сама она перебралась в комнату к мисс Дэлглиш. Дотошные горожане и просто сплетники останавливали Джекки, чтобы разузнать о мисс Дэлглиш, но он приводил их в недоумение, отвечая на все вопросы одно и то же: «Ничего не знаю. Ни разу не видел пожилую леди». Мальчик теперь бегал по разным поручениям — в магазины, в аптеку, на почту, в банк за деньгами. Сама Лилли перестала выходить на улицу даже по субботам. Она снова оказалась запертой в особняке, только на этот раз выполняя миссию, давно ей уготованную.

— Как это ужасно и грустно, — сказала мне однажды Дороти. — Мисс Дэлглиш просто впивается в Лилли глазами. Она с трудом двигается, и Лилли часами ей читает, граммофон перенесли в комнату мисс Дэлглиш, поэтому им есть чем заняться. Они по-прежнему кажутся удивительно чопорными, холодными, хотя, как всегда, прекрасно понимают друг друга и без слов. Правда, кое-что изменилось, Кит, — мисс Дэлглиш умирает, и Лилли об этом знает.

Я очень хорошо помню ту последнюю неделю, потому что она началась для меня с обычного, бесконечно долгого выступления Дэвлина на углу улицы о его любимой утопии. В конце концов он дошел до Нагорной проповеди, и хотя я довольно хорошо знал Новый Завет, мне никогда еще не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь трактовал пятую главу Евангелия от Матфея так, как наш Дэв. Для него она стала философской основой будущего утопического общества, которое можно легко построить, если только для этого возникнут условия. В поучениях Христа Дэвлин видел не догматы христианства, а скорее нравственные критерии новой социальной системы, и он подробно останавливался на каждом, словно со временем им непременно должны были следовать где-то на земле. Ведь блаженны же нищие, ибо их есть Царство Небесное. Не это ли главная мысль утопии? Он говорил о том, что блаженны кроткие, алчущие и жаждущие правды, милостивые и чистые сердцем. Вот добродетели людей, которых можно назвать «солью земли». И разве не безупречен для идеального общества известный наказ Христа — «…не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую».

Это были последние слова, произнесенные Дэвлином на углу улицы, его прервал Джекки, прибежавший с поручением от Лилли.

— Давай быстрее! — подтолкнул он и меня своими сложенными клешней пальцами. — Лилли велела тебя тоже привести, если встречу.

— Зачем?

— Откуда я знаю? Она просила поторопиться.

Я сел в коляску, Джекки устроился за спиной Дэвлина, и мотоцикл с ревом понесся по главной улице, к особняку. У Джекки были ключи от ворот. Когда мы вошли в дом, повсюду горел свет.

— Мы здесь! — крикнул Джекки, подойдя к лестнице.

Лилли сошла вниз и рассеянно посмотрела на нас, словно мы тут были ни к чему. Необычайно опрятная, с чистыми, тщательно уложенными волосами, она, казалось, заранее выбрала платье, туфли.

— Я хочу, чтобы вы перенесли мисс Дэлглиш вниз, в библиотеку, — проговорила Лилли. — Поднимитесь со мной.

— И ты иди с нами, возьмешь подушку, — сказала она Джекки наверху.

Мы повиновались, не задавая лишних вопросов, и когда я следом за Лилли вошел в спальню мисс Дэлглиш, у меня возникло странное ощущение, будто этот дом стал теперь для Лилли своим. Оно не исчезло, даже когда я увидел мисс Дэлглиш, которая лежала на кровати, поблескивавшей латунью, среди множества вещей и вещиц, в окружении которых протекали дни богатой старой девы; она жила в своем замкнутом, неведомом нам мире. Здесь были в основном картины французских модернистов, японская живопись по шелку, дорогие безделушки, на каминной полке стояли маленькие скульптурки; на стенах висело множество фотографий улыбающихся девушек и молодых людей; они были сняты группками или поодиночке на городских площадях, на фоне альпийских пейзажей, на гостиничных балконах курортов у минеральных источников, перед фасадами дворцов, среди древних развалин. Это была комната воспоминаний о Европе, но теперь она же служила больничной палатой, и я заметил, что Лилли весьма ревностно исполняла здесь свой долг. Мисс Дэлглиш выглядела чистой, опрятной, постель была аккуратно расправлена, лекарства находились под рукой, да и вся комната была тщательно прибрана. Из-под кровати виднелось судно, на столике лежали стопкой книги, стоял граммофон, рядом — стул, на котором, вероятно, сидела Лилли, когда читала или меняла пластинки. У двери была еще одна кровать, аккуратно заправленная, накрытая белоснежным покрывалом; на ней спала Лилли.