Дэвид Макнил - Рок-н-ролл

Я знаю, что завтра напрасно стану протестовать, обещать воздержание, клясться головами всех, кто мне дорог. На этот раз я вполне созрел для Центра. «Бирибилис-Шербрук», «Кайенн-ан-Мон-Руаяль», «Сен-Сен-сюр-Сен-Лоран», какая разница, как может называться это местечко! Там меня ждут, думаю, уже приготовили кровать, поставили на умывальник новый кувшин, на стул розового дерева положили махровые тапочки с вышитым названием клиники. Кроме этого стула из мебели там только ночной столик, на котором меня уже уверенно ждет Библия. Так что хочешь не хочешь, придется мне туда отправляться. Ну что ж, тем хуже для Труа-Ривьер и его санитарок. По крайней мере, так мне удастся избежать смирительной рубашки и кровати какой-нибудь провинциальной психушки. И кстати сказать, петь «Sixteen tons» я вообще-то не умею.

Мы подъезжаем к дому, стоящему среди деревьев. Это деревянный фахверковый дом с покатой крышей, одно большое окно выходит на озеро Эко, очаровательное озерцо с темной спокойной водой, если не считать водоворотов вокруг запруд, построенных бобрами. Кроме их построек, никаких других не видно. Место и в самом деле уединенное. Всякие птицы и дикие животные производят странные звуки, никаких водных видов спорта и моторных катеров, только лодки, утки, плот, с которого ловят спиннингом crapets-soleil. Этих отвратительных костистых рыбешек едят, пожалуй, одни вьетнамцы. Никаких автомобильных шин, как везде, никаких велосипедных рам. Как-то я наведывался сюда январским утром. Тогда озера как будто и не существовало: все было покрыто льдом и снегом. Я даже не представлял себе, как здесь может быть красиво летом. Блондиночка моего приятеля поджидает нас с холодным чаем и тонкими блинами с черникой. Блондиночками здесь вообще называют любовниц, так что бывают блондиночки, которые брюнетки, и блондиночки рыжие. Логически рассуждая, могут быть и лысые. Но если Лола и является брюнеткой, оставаясь при этом его блондиночкой, лысой ее, во всяком случае, назвать нельзя, тут мы с Чарли солидарны. Я открываю свою флягу кленового сиропа, а бутылку «Мерсо» прячу в боковой карман чемодана: что-то не похоже, чтобы здесь предложили пиво, как было обещано. И точно. Когда я, захваченный новым приступом тошноты, все-таки намекаю, мне отказывают. Чарли слабо настаивает, а я бегу в ванную, где чуть не отдаю богу душу.

— Уведи его! — кричит Лола. — Быстрее! Не хватало еще, чтобы он у меня в доме умер!

Фраза жестокая, означает фактически следующее: «Пусть идет подыхать куда-нибудь в другое место». Когда через перегородку я слышу, что речь идет о том, чтобы вызвать «скорую», то выпрыгиваю из окна ванной, хватаю свой багаж, оставшийся при входе, и бегу по дороге, огибающей озеро. Я пробегаю мимо домов на берегу. В одном из них погибла дюжина членов секты «Храм солнца», некое дьявольское семейство, в котором объединились поразительно легковерные адепты. Они устраивали здесь шабаши, окружая все это дело декорациями, которые не испугали бы и двухлетнего ребенка. Однажды компания в полном составе принесла себя в жертву огню, и, если я не ошибаюсь, из всей этой дьявольской банды остался только какой-то бывший дирижер из Монтре, который с тех самых пор упорно молчал.

Все это наводит на меня страх. Я иду вперед, волоча свой чемодан на колесиках по густому лесу. Начинаю идти все быстрее и быстрее, затем пускаюсь рысцой и наконец бегу, как Бастер Китон, когда за ним гонятся копы в короткометражках. Потом я говорю себе, что, если бы передо мной неожиданно выскочил тот дирижер, глоток «Мерсо» придал бы мне смелости. Оказавшись достаточно далеко на случай неожиданного нападения, я открываю бутылку с помощью указательного пальца, который медленно просовываю в горлышко. Струя брызжет во все стороны, рубашка промокла — такую цену приходится платить за утешение себя самого, тем более заслуженного, что из чащи до меня доносятся странные звуки. Я готовлюсь к худшему: размахиваю бутылкой, чемодан поднял к груди вроде щита, а это оказался огромный медведь, роющийся в мусорном бачке. Он тоже меня видит, но на меня ему плевать: он нашел все, что ему нужно. Зачем возиться с каким-то туристом, от которого пахнет холодным потом и красным вином? Наверное, я уже прошел километр или два, когда Чарли нагнал меня на своем «ситроене» с мотором «мазерати». Лола нас выпроваживает, оставив фургончик. Я опустошаю бутылку, швыряю ее в сторону медведя, она подкатывается прямо к его лапам, он втягивает носом запах и отфыркивается, затем добродушно отпихивает лапой и возвращается к мешочкам из самоуничтожающегося пластика. Прощай, озеро Эко, прогулка на лодке, рыбки crapets-soleil, свиные ребрышки от Вайянкура, но заодно прощайте и черные мушки, эти мерзкие маленькие твари, которые сжирают рыбака меньше чем за полчаса и способны испортить ваше лето, как не знаю что. Прощай, Морин-Хейт, здравствуй, Монреаль.

По приезде в город Чарли предлагает мне комнату для друзей в своем доме, но, поскольку это мой последний вечер на свободе, мне хочется все-таки немного пошляться. Они живут выше Трафальгарского бульвара, в спальном районе, довольно далеко от центра. Такси здесь не поймаешь: у всех есть машины, причем самые красивые — у бэби-ситтеров. Мне хотелось бы остановиться в «Королеве Елизавете», это на Дорчестере [12] Бульвар назван в честь барона Ги Карлтона Дорчестера (1724–1808), британского генерала, правителя Квебека. Подписывал Акт о признании особого статуса Квебека (1774). — так переименовали бульвар Рене-Левек в честь защитника Квебека, — но мест нет, как, впрочем, всегда летом, потому что отель является частью маршрута Джона Леннона. Это своего рода паломничество. Желающие могут отправиться из «Строберри филд» в Дакота-билдинг [13] «Строберри филд» — сиротский приют Армии спасения в Ливерпуле, которому посвящена песня «Битлз». Дакота-билдинг — дом в Нью-Йорке, в котором жил и возле которого был убит Джон Леннон. через Ливерпуль, Гамбург и Монреаль, где Джон с Йоко устроили bed-in, чтобы привлечь внимание к войне во Вьетнаме. Мой приятель высаживает меня возле гостиницы «Четыре времени года», где наличествуют свободные номера, позже он заедет за мной, и мы поужинаем вместе. В незапамятные времена я был счастлив в этом роскошном отеле, я даже поселился в тех же самых апартаментах, по правде сказать, слишком больших для меня, но сегодня вечером что-то я слишком расчувствовался. Обстановка не слишком изменилась: все тот же стиль Людовика XV, к которому, правда, приложили руку краснодеревщики из Сен-Жерома. Все квебекские краснодеревщики приезжают из Сен-Жерома, так уверяет Режан Дюшарм, еще один друг Чарли. Разумеется, его «первый» лучший друг. Я, стало быть, «второй». Приехав к каким-нибудь приятелям на обед, Чарли может посмотреть на сад и заявить, к примеру, следующее: «Это второй по красоте сад, который мне когда-либо приходилось видеть…» Обед оказывается безнадежно испорчен, и весь день пригласившие его люди мучаются, какой же сад «первый».