Аттила Бартиш - Спокойствие

— На Пала Хайма, — сказала она шоферу, и голос у нее был совершенно чужой. А я уже на проспекте Уллои понял, что буду мигать, глядя на лампу у врача. Я даже не смог смотреть в пустоту мимо маминых синих глаз. Когда она снова обхватила мою голову ладонями, мой взгляд утонул в ее ослепительных ирисах, и лицо стало совсем мокрым от слез, лучше бы я продержался хотя бы до больницы, но я прозрел. Я видел, как у нее вытягивается лицо и как оно каменеет, словно у памятника.

— Разворачивайтесь, — приказала она шоферу, тем же голосом она разговаривала с таксистом десять лет спустя, когда отвозила на Керепеши бутафорский гроб. Мы молча доехали до дома, она сухо сказала, не вздумай еще раз меня шантажировать, и ушла, не попрощавшись.

Трое железнодорожников ругали советские власти, которые выводили из страны свои войска. Из-за войсковой передислокации встали венгерские грузоперевозки, по ночам секретные составы со свистом мчатся через всю страну и увозят с собой что только можно. Должен же быть предел этому бардаку. После того как последний вагон покинет Захонь, мы окажемся в глубокой заднице. В ящиках с боеприпасами только для прикрытия лежат в ряд ручные гранаты, под ними паркет, выломанный в казармах. У Токоша они вынули окна. Слой окон, слой шерстяных одеял, чтобы не побились стекла, они вывинтили даже краны и душевые решетки. Тарелочные мины набиты аспирином, ружейные стволы шариковыми ручками и стержнями, а топливные баки в ракетах земля-земля вроде как уже набивают сегедской паприкой. Эти советские вывозят даже шоколад и парадскую минеральную воду. Если бы они могли, они бы вывезли всю венгерскую пищевую промышленность. А вот дерьмо, да, дерьмо остается здесь. Они потихоньку спустили дизельное топливо в Залу, чтобы было место для кускового сахара. Цистерны заполнены дорогущим кусковым сахаром, а рыба по ходу выпрыгивает на берег, чтобы не задохнуться от нефти. В окрестностях Печа даже у шестилетних детей есть противогазы, они ходят в них в детский сад, как инопланетяне, и гиблое дело отпускать ребенка в лес, потому что за кустами шиповника кучами лежат детонаторы. Одна учительница, плача, рассказывала корреспонденту, что попросила ластик у первоклассника, а у пацана в пенале одни автоматные патроны. Боевые патроны преспокойно лежали в ряд, как простые карандаши. И тогда она проверила у всех ранцы и нашла боеприпасов больше, чем книг и тетрадей. За тридцать патронов дают ручную гранату, такой курс, говорят первоклассники и еще жалуются, что им перепадают остатки, потому что четвероклассники нашли яму с оружием, и у них даже есть целый автомат. Представляете, говорят они, автоматом гораздо лучше рубить деревья, чем цепной пилой. Папа не меньше двух минут возится с кустом, а Шани Понграц из четвертого Б за полторы минуты выпустил очередь, и дерево вмиг рухнуло. Мы засекали по времени, и не волнуйтесь, мы все отошли.

Надо было им всем сгинуть, мать их за ногу, там в тайге, сказал один рабочий. Они здесь пердят уже сорок лет и даже уйти не могут по-нормальному. Этих сам Бог не научит хорошим манерам. Хуже цыган. Те хотя бы не устраивают танковые парады. Украдут, съедят — только и всего. А после этих через год не восстановишь. Зато по крайней мере был порядок. Ты с дуба рухнул, приятель. Где здесь был порядок? Когда здесь был порядок? Ладно-ладно, я только говорю, что была военная техника. Этого отрицать ты не можешь. Были истребители, и танки, и все остальное, а сейчас почти ничего. Венгерские солдаты за сорок лет даже бегать не научились. Они только ржать будут и пялиться, как албанский осел на вертолет, если припрутся словаки или румыны. Двор без собаки, я вам говорю. Сам знаешь, чем это грозит. Сюда любой может прийти. Так не все ли равно, виски тут пьют или водку? Тебя тоже угостят. Пускай лучше тут бздит тот, к кому мы привыкли. Я точно не привык. А че так? Они не сильно воду мутили. Они с нами вместе не ужинали, за твоей женой не бегали, мы даже не знали, где они живут. Спрятались за табличкой “Не фотографировать” — отличная идея. Думаешь, негры лучше? Пять лет, и твои внуки — метисы, или мулаты, или черт знает кто. Сюда не придут негры. Не придут, понимаешь ты? Точно тебе говорю. Если не придут, тем хуже, потому что тогда нам п….ц. Тогда послезавтра румыны вывесят свой триколор на парламент, как в восемнадцатом. Я тоже не любил этих сраных русских, жизнь заставила. Они и моего старшего брата застрелили в пятьдесят шестом. Фаустпатронами. Он скрючился, как младенец. Жуткая вещь эти фаустпатроны, если угодят в кабину, сделают из нее брикет. И все же я считаю, если уж они тут были и мы привыкли к их рожам, лучше б они остались.

С тех пор как начался вывод войск, подобные разговоры можно было услышать в продуктовом магазине, и в пивной, и в трамвае, как в годы, когда провозгласили Республику. Тогда все тоже были очень политизированы. Одни хотели нейтралитет и много банков, как в Швейцарии, другие монархию, ведь есть корона и король жив. Он отлично говорит по-венгерски. Нужно аккуратно вынести картины из музея и призвать домой Отто Габсбурга. По крайней мере, он настоящий аристократ, а не бродяга, как остальные, без роду без племени. Речь даже заходила о дотрианонской Венгрии. Сборщик платы за коммунальные услуги считал, что есть неплохие шансы пересмотреть Трианонский договор. Сами французы говорили, что он был, по сути, несправедливым. Он был куплен, словно футбольный матч. Румыны пригнали вагон со шлюхами, и, пока старикашки пили шампанское и проводили новые границы, девицы под столом их возбуждали. Появились документы, господин писатель, все пункты будут пересмотрены.

Были те, кто ни о чем не сожалел, только от жидов защити нас, Господи, иначе дела у нас пойдут прахом. В рамках государственной программы венгерские матери будут закапывать своих детей и через двадцать пять лет израильское правительство переедет в Будапешт, как пить дать. Евреи побросают свои горячие точки в пустыне возле Мертвого моря и откроют кибуцы в Малом Альфельде. Они уже там скрываются, загребают жар нашими руками и потихоньку губят то немногое, что еще осталось от страны святого Иштвана. В школах пока не ввели Закон Божий как обязательный предмет, но уже есть еврейские полчаса по телевизору. И это только то, что на поверхности, что на своей шкуре ощущает венгерский человек. Потому что о нью-йоркских секретных вкладах мы, естественно, никогда не узнаем. Хотя напечатали же на какие-то средства массу предвыборных плакатов с портретом раввина, ну, конечно, а вот на “Протоколы сионских мудрецов” ни филлера.

И само собой, были те, кто ждал, вот-вот придет почтальон с нью-йоркскими секретными деньгами, на которые можно будет поднять страну из руин и финансировать культуру. Ведь должен же быть предел беззаконию, кровавое наследие времен диктатуры цветет пышным махровым цветом. Хорошо еще, что на улицах не хватают людей, но до этого недалеко. Скоро неонацисты высадят десант на берег Дуная, как нилашисты. Только от них спаси нас, Господи. Разве тебе не достаточно того, что мы выстрадали? Так пускай придет наконец почтальон с секретными деньгами, чтобы можно было сделать из Венгрии маленькую Европу, и никаких больше возмутительных кровопролитий. Ей-богу, стыд и срам.