Андраш Беркеши - Стать человеком

Проговорив все это, Эндре встал и принялся нервно расхаживать взад-вперед по кухне. В душе он понимал, что его грубость по отношению к сестре необоснованна, и все же не мог взять себя в руки. Его так и подмывало высмеять Жоку. На мгновение он остановился возле окна, отодвинул в сторону цветную занавеску и посмотрел в темный двор. Завтра он снова окажется в казарме. Будет ходить на учения в любую погоду, осваивать основы солдатской науки...

Не поворачиваясь от окна, он проговорил:

— Все женщины одинаковы. Да и я ничем не лучше вас.

Он закрыл глаза и подумал: «Неужели на меня так подействовал разрыв с Дьерди? Я же места себе не нахожу...»

В кухне было очень жарко. Эндре распахнул окно и стал жадно вдыхать свежий воздух. «Нервы у меня на пределе. Я уже сам с собой спорю... Надо принять горячий душ, окатиться холодным и выпить успокоительное, а то я совсем как старая дева... А что, если позвонить Дьерди, попросить прощения, напроситься на вечеринку и вести себя так же, как ее гости?..»

Ощутив озноб, Эндре закрыл окно и сразу же почувствовал себя спокойнее. «А не переодеться ли в гражданское да не пойти ли в гостиницу к тетушке Ольге? Поговорить со старушкой, узнать, как они живут там, в Париже...»

Оставив Жоку в недоумении, он молча вышел из кухни и направился в свою комнату. Неожиданно вошел отец. Он был в свитере грубой вязки — значит, собрался работать. Эндре решил, что сейчас отец очень похож на старого матроса, а если бы отпустил бороду и постригся иначе, то стал бы похожим на Хемингуэя. Правда, писать так, как Хемингуэй, отцу никогда не научиться...

— Я же просил вас не ссориться, — выговорил Варьяш. — Что случилось?

— Не случилось ничего такого, что бы имело хоть малейшее отношение к тебе... — Эндре повернулся на другой бок, взял со стола иллюстрированный журнал и начал его листать.

— Мог бы отложить журнал, когда с тобой разговаривает отец.

— Только, пожалуйста, без окриков! Я слушаю тебя...

— Тебе не кажется, что ты ведешь себя неприлично?

— Уж не собираешься ли ты учить меня хорошим манерам? — Эндре продолжал листать журнал, как будто отца вообще не было в комнате.

Варьяш от негодования покраснел. Подойдя к сыну, он вырвал у него из рук журнал и забросил на шкаф. Эндре сел:

— Поосторожнее, папа, а то я сегодня в скверном настроении. И потом, я почему-то не люблю, когда меня злят.

Варьяша так и подмывало отчитать сына, но он сдержался. И заставили его сделать это решительное выражение лица сына и его колючий, ничего хорошего не обещающий взгляд.

«Его сейчас лучше не трогать, — догадался Варьяш. — Да и смешно задавать трепку сыну, который служит в армии. Все Варьяши были людьми гордыми, решительными, но в этом парне есть кое-что и от матери: деликатность, душевная мягкость, склонность к истерии. Если сейчас ударю его, то наверняка потеряю навсегда, а я этого не хочу. Да и его понять можно: как-никак мать похоронил...»

Порассуждав таким образом, Варьяш сел на стул и осмотрелся. И вдруг он почувствовал, как на него нахлынула волна сентиментальности. Когда же он заходил в последний раз в комнату сына? Этого вспомнить он так и не смог. Мебель, которой была обставлена комната, казалась ему совершенно незнакомой. А откуда взялся абажур на ночнике? Наверное, кто-то подарил. Репродукции, развешанные на стене, тоже были незнакомыми, наверное, еще больше изумился бы он, если бы просмотрел книги, стоявшие на полке. Правда, их было немного — всего штук сорок — пятьдесят.

Варьяшу стало чуточку стыдно перед собственным сыном. «Что я знаю о нем? — думал он. — Я даже не знаю, что он читает, о чем мечтает. У меня никогда не хватало для него времени. Я постоянно куда-то торопился, а не жил, как нормальные люди. Самое главное для меня — работа, она отняла у меня все. Но теперь будет иначе...»

Самым дружеским тоном, на который только был способен, Варьяш сказал:

— Мне бы хотелось поговорить с тобой кое о чем до твоего отъезда.

— Пожалуйста, не начинай с того, что в годы молодости тебе пришлось преодолевать гораздо больше трудностей и так далее... Я этих слов терпеть не могу. Уже достаточно наслушался...

— Эндре, я пришел к тебе не для того, чтобы ссориться. — Огромной ладонью отец потер свой успевший изрядно зарасти густой щетиной подбородок. — Хотелось бы откровенно поговорить с тобой... Мне вдруг показалось, что я совсем не знаю тебя...

— Как это не знаешь? Я же циник и хулиган. — Эндре горько усмехнулся: — Ты настолько хорошо меня знаешь, что три месяца назад отхлестал по щекам, как маленького мальчишку.

— Забудь об этом... Мне бы хотелось, чтобы мы не касались прошлого, не ворошили его. Ты же знаешь, что я человек несдержанный, быстро выхожу из себя, хотя не всегда был таким. Это за последние годы на меня столько всего навалилось, что я начал сдавать. Однако, если честно признаться, я многое делал как бы помимо собственной воли. Теперь я решил все изменить...

— Это довольно любопытно, — проговорил сын, а про себя подумал: «Сейчас перейдет к самокритике». Он взглянул, на отца с недоверием, но постарался придать своему лицу выражение заинтересованности и спросил: — Что именно ты собираешься изменить?

«Он не верит мне, — догадался отец. — По глазам видно, что не верит. Но я постараюсь рассеять его недоверие...»

— За эти дни я о многом передумал, — начал Варьяш. — Должен признаться, в последнее время, вернее, в последние несколько лет я нередко забывал, что у меня есть семья.

— У тебя, конечно, было много работы. — В голосе сына прозвучала откровенная насмешка. — Работал-то ты для семьи... Отец, я не вижу смысла касаться этой темы. Ты же понимаешь, что если мы не прекратим этот разговор, то через минуту поругаемся.

— А зачем нам ругаться? — Варьяш все еще старался держать себя в руках. В другой раз, если бы сын говорил с ним таким тоном, он моментально взорвался бы, однако теперь решил оставаться спокойным, чего бы ему это ни стоило.

— Затем, что вы и ваши уши не созданы для откровенных разговоров.

— Кого ты имеешь в виду?

— Тебя и твоих друзей.

— И тебя, как я вижу, «заразили» наши пророки, пекущиеся о судьбе нации.

— Плевал я на пророков! Я привык думать собственной головой. И хотя ты считаешь меня хулиганом, мне до них так же далеко, как, скажем... — Эндре замолчал на мгновение, решая, стоит ли продолжать, а затем все-таки произнес: — Как, скажем, до вас.

Он снова сделал паузу, ожидая, что вот сейчас отец вскочит, обзовет его «зеленым юнцом», «сопляком» или кем-нибудь в этом роде, но, к его удивлению, на сей раз ничего подобного не случилось. Отец сидел совершенно спокойно, только покраснел сильнее обычного, да брови вскинул так высоко, что кожа на лбу у него собралась в глубокие Складки.