Игорь Гергенрёдер - Грация и Абсолют

– С вами будет наш ефрейтор, – сказал Найзель, – я дам вам шофёра с грузовой машиной. Помощников из числа военнопленных наберёте сами.

Вчерашнего студента едва не подняло со стула порывом благодарности. Аж жарко стало. Как было не проникнуться симпатией к этому не хватающему звёзд с неба, но практичному немцу? Старый человек, а какой молодцеватый в превосходно сшитом по нему мундире. Человек, не побоявшийся дать ему власть.

Оберлейтенант промолвил лишённым эмоций голосом формалиста:

– Имеются приказы военного времени, и, согласно им, вы понесёте ответственность, если не представите необходимые результаты. Предусмотрен расстрел.

Дульщиков обратил внимание, как неотрывно гостья глядит на снимок в книге.

– Догадались, что это русский? – указал он на фигуру Лонгина Антоновича.

Глаз Алика определил: на нём стильный, от портного, костюм. Если учесть, что лицо парня к типично русским не принадлежало, он мог быть штатским германцем.

– О-о! Так он русский? А я подумала: какой нахальный фашист.

«Села в лужу!» – скрывая злорадство, Виталий Анатольевич сказал с выражением порядочного человека, которому горько говорить о дрянном:

– Бывают такие среди нашего брата. Обыкновенный беспринципный карьерист. В то время подобных называли захребетниками, шкурниками. Воспользовался войной – стал предателем. Организовал для немцев техобслуживание, загребал деньги…

– Как фамилия? – обронила гостья походя, словно в манере бездумного разговорчика.

Писатель без запинки назвал фамилию Лонгина Антоновича, и Алик инстинктивно прибегла к средству, которое помешало увидеть в её глазах слишком много: она рассмеялась.

–Он не брат маршала?

Дульщиков ещё раз убедился, насколько однообразны ассоциации средних людей.

– Это давным-давно было бы известно, – произнёс заботливо, не позволяя проскользнуть снисходительной нотке, и привёл обкатанный пример: – Олимпийский чемпион Юрий Власов – что же, родственник того Власова? Почему вы не предполагаете? Потому что это давно было бы известно!

Алик кивнула, одаряя писателя смешком восхищения. «Недалёкая! А мужик не устоял – помрежем сделал!» – Виталий Анатольевич не додумал мысль, что на месте кинорежиссёра поступил бы так же. Он мысленно раздевал пикантную гостью.

– И что присудили изменнику? – спросила она.

– Он не ждал, когда Псков возьмут, вовремя смазал пятки. Обретается где-нибудь в ФРГ или в Америке…

– Я беру книгу до завтра? – Алик улыбалась автору, который вручил ей томик, с неизмеримым удовольствием запечатлев дарственную надпись.

Встав, он не без артистизма отвесил утрированно-чинный поклон:

– Об остальных моих трудах – после обеда.

Затем с нарочитой важностью приоткрыл дверь, и вошла Ольга Ивановна. Хозяин обратился к Алику:

– Признайтесь моей жене, что вы никогда не готовили бигус.

Она призналась.

– Приготовлен на нашей домашней наливочке, – писатель сладко прищурился. – Капустка своего посола, с дачи. Грибы тоже своего сбора.

В продолжение обеда гостья непритворно интересовалась приготовлением блюда, ей удавались комплименты без фальши, так что муж с женой радовались тоже натурально. Потом он сказал, что отвезёт Алика в гостиницу или куда ей нужно, она ответила, что остановилась у родственницы, которую мама просила проведать.

Он повёз молодую женщину с сумкой его книг по Пскову в «жигулях» цвета коррида, страдая, что ему ещё год быть в очереди на покупку машины более престижного белого цвета. Он рассказывал о примечательном в городе, а Алик мужественно скрывала, как ей не терпится прочесть о человеке на снимке.

Виталий Анатольевич окинул взглядом жилище Нюры:

– Здесь вы умрёте от скуки! Вечером заеду: посмотрите наш театр.

Но ему, видимо, решили напомнить, что перед ним помощница режиссёра.

– Я должна работать! – сказано было не то что сухо, а словно с прорвавшейся злостью.

Дульщиков осёкся, перешёл на тон ласкового упрёка:

– Быть в Пскове и не посетить наш драмтеатр? Я вас познакомлю с режиссёром, с завлитом. Скоро моя вещь будет в репертуаре... Я заеду и потому не прощаюсь! – закончил он и укатил.

А она вбежала в домик, в темноватой комнатке присела к окну – читать, читать о муже...

Найзель инспектировал мастерскую Лонгина, для которой тот нашёл подходящее здание с обширным двором. Перед приездом оберлейтенант навёл справки: поступающие из мастерской шины, камеры служили исправно. Посмотрев на работающих людей – военнопленных и вольнонаёмных, – он прошёлся по складу, где застал образцовый порядок.

Гость был доволен, и Лонгин предложил план. В разъездах по округе он бывал на брошенных торфоразработках, осмотрел полуразрушенную советскую фабрику, что до войны производила торфяное жидкое топливо. Расторопный молодой человек находил работавших здесь специалистов, которых пока пристраивал в мастерской, чтобы получали паёк. Теперь он объяснил Найзелю, что из местного торфа можно вырабатывать антисептики, столь необходимые на войне, и получать фенолы, которые служат для производства взрывчатки. Но это не всё. В московском институте, где учился Лонгин, было известно: на севере Псковской области почти построен сланцеперегонный завод для выпуска искусственного бензина и другого горючего.

– Оборудование завода можно привезти и…

– Я понял, – кивнул оберлейтенант и, перед тем как сделать запись в блокноте, произнёс: – Предупреждаю вас об ответственности!

Расставшись с Найзелем, Лонгин разрешил себе размечтаться об удаче, но подобное тому, что произошло спустя несколько дней, не посещало его воображение. Спозаранок в квартиру, где его поселили, явился немец, назвавший себя зондерфюрером, и учтиво попросил в машину:

– Вы приглашены в штаб группы армий «Север».

На лужке перед уцелевшим, некогда помещичьим, домом стояли столы, поодаль дружественно покуривали, прогуливаясь или стоя в непринуждённых позах, люди во всём белоснежном (3). Лонгин потом будет третировать себя за то, что ошеломлённо посчитал, будто это всё бароны и графы... Наверняка кто-то из этих людей принадлежал к знати, но вообще тут собрались работники штаба: август одарял малооблачной погодой, а когда и зноем, и они носили летнюю, белую для штабистов, форму.

Отдельной группой держались служащие военной комендатуры Пскова во главе с комендантом и представители русской администрации.

Главнокомандующий группой армий «Север» Вильгельм фон Лееб пригласил их, а также сотрудников Отдела армейской пропаганды и нескольких известных военных журналистов на завтрак по случаю успешного наступления. Так было объявлено.