Сэм Сэвидж - КРИК ЗЕЛЁНОГО ЛЕНИВЦА

Она подошла, обтирая ладони о шорты сзади. Встала у нижней ступеньки, посмотрела снизу вверх на него. Заметила шишку у него на лбу.

— Вы ранены, — сказала. Хотела ближе подойти, но что-то удержало, потому что ее настораживал этот стоявший перед нею незнакомец.

Ответил он не сразу, он продолжал смотреть, глазами бродя вверх-вниз по ее гибкому, стройному телу. Она чувствовала, как эти глаза одну за другой снимают с нее одежды. Заметила: вдруг изменились крики чаек.

— Стукнулся просто, — проговорил он наконец.

Тут она разглядела эти ягодные пятна на руках

у него и на губах. Старая индейская легенда ей вспомнилась. И она руки заломила, когда эти глаза вцепились снизу в край ее рубахи, приподняли ее. Чайки орали, словно демоны.

Тьфу ты, господи, говно какое!!!

Фло лежала навзничь в траве высокой, примятой вихрем двух извивающихся тел. Два тела, миг назад сросшиеся, впивавшиеся друг в друга в порыве жадной страсти, теперь лежали порознь, истомленные, пустые. Стреляные гильзы вдруг ей вспомнились, стреляные гильзы, в поле валявшиеся после той охоты на голубей. Глянула на облака, плывущие над головой, — куда, куда плывете вы, куда спешите, облака? Что-то тревожило ее в этом мужчине, в этом месте. Что-то было во всем этом странное. Может, просто потому, что вдруг умолкли чайки, или…

— А где твоя машина? — спросила томно.

Адам резко, пружинисто сел, все чувства его вдруг обострились. Он забыл про машину! Мысленным взором он ее увидел на главной улице небольшого городка, там, где тому назад три дня оставил с бензином на пятьдесят центов, как показывал бензинометр. Теперь уж поздно, слишком поздно. Представились неизбежные объяснения с эвакуационной службой, и он взглянул на голое тело Фло рядом, на траве, как будто бы прощально, как будто бы взглянул в последний раз.

Если стиральная машина не заводится после внедрения монеты, известите хозяина. Нечего по ней колотить!

Фонтини!

Вчера я сидел у себя в кабинете и работал допоздна, как вдруг меня испугал треск разбитого стекла На полу в гостиной я обнаружил, по-видимому, ваш кирпич. Остроумное продолжение серии оскорбительных открыток, не иначе. (Каковые я, вместе с этим кирпичом, препроводил в полицию для анализа. Вы ж не додумались надеть перчатки?) С вашей стороны, конечно, благородно мстить за то, что вы считаете моими оскорблениями миссис Фонтини, этой коровы. Однако предлагаю вам, получив, уж не знаю, какое удовлетворение получают от метания строительных материалов, от дальнейшего хамства воздержаться.

Бдительно ваш

Э. Уиттакер.

P. S. Где мои деньги?

Милая Джолли!

Ну вот, потратив на той неделе уж и не знаю сколько часов на разглядывание фотографий в маминой коробке, я наконец нашел его (меня) благодаря прозрачной пластиковой сетке, которую я вызволил из твоего этюдника, прежде чем его вытряхнуть (и что бы тебе стоило послать мне список содержимого). Фотографии я все разложил на кухонном столе. Помещаю, значит, сверху эту сетку и обследую каждое фото через увеличительное стекло, квадратик за квадратиком, осторожно передвигая сетку. Такую технику использует полиция, когда обыскивает дом на предмет обнаружения чего-то очень мелкого, ну, скажем, ничтожного осколка кости жертвы. Воображаемую сетку накидывают на весь дом и осматривают — участок за участком. Обследовал очередной участок — отметь его, и так далее, покуда не останется ни единого участка

Сама понимаешь, в случае с фотографиями следовало прибегнуть именно к такому методу. Если только я не был куда-то там отослан (и мог про это начисто забыть?), я непременно бы возник хоть на одной-двух фоточках из этих сотен: нелепый увалень неловко ловит мяч, грохается с лестницы, спасаясь от огромного, воздевшего ремень папаши, дабы вломиться в объектив ровнехонько тогда, когда щелкнет затвор. Конечно, они могли взять это на заметку, принять меры и данный снимок уничтожить, едва вернется от проявщика, но, я себя спрашивал, неужели хоть изредка, хоть вдруг нельзя и проморгать? И до какой же степени, я рассуждал, было для них важно мое отсутствие? Неужели уж так-таки ни разу они не упустили, не прошляпили крохотный осколочек кости? Могли бы не заметить, скажем, что я стою поодаль, на заднем плане, может, даже прячусь.

Итак, я уселся за кухонный стол, все фотографии были в коробке передо мной на стуле, и я их по одной вытаскивал и изучал, сантиметр за сантиметром, иногда используя кронциркуль, который смастерил из двух карандашей и аптечной резинки, чтоб определять расстояние и масштаб. На каждом снимке после проделанной работы я ставил большое "Н." в смысле, что меня там нет . И в конце концов мои усилия были не напрасны. Я сумел-таки себя обнаружить, притом не единожды, а трижды: сначала в виде вазы, потом в виде собаки, а потом в виде незнакомого мальчика, выглядывающего из-за тучной женщины. Смеешься. Я, собственно, не против, смейся себе на здоровье, хоть я и не шучу.

Находка первая: фотография Пег, двенадцати лет, в шортиках и схваченном на шее лифчике. Струю воды из садового насоса она направляет на припаркованный у въезда большой черный автомобиль. По-моему, "ла-салле" 1938 года. Вода, рикошетом от машины, брызжет ей в лицо. Судя по улыбке, Пег ничего не имеет против, и самый этот факт плюс шорты с лифчиком мне говорят о том, что в саду стоит жара. Дом — тот, по-моему, в котором мы тогда жили, — маячит сзади, двухэтажный, ничем не примечательный дом. В стольких домах мы жили, так часто мы переезжали, что память сберегла лишь груду архитектурных фрагментов — там дверь, там водянистые разводы на потолке. В данном доме, который на фотографии, я замечаю белые занавесочки на окнах в нижнем этаже, а на окнах в верхнем этаже — холщовые шторы. Одна совсем опущена. Возможно, кто-то спит в этой комнате, хоть минимальность тени, свернувшейся в ногах у Пег, нам говорит о том, что сейчас полдень. Возможно, у него похмелье. А теперь вглядись попристальней, как я вгляделся, и ты увидишь нечто, кажется овальной формы вазу, стоящую на подоконнике внутри в самом среднем окне второго этажа. На окне металлическая сетка, что в сочетании с малыми размерами снимка не позволяет безошибочно идентифицировать предмет. Стебли чего-то, напоминающего цветы, торчат сверху. Я смотрел в лупу. Я чесал в затылке, потом ковырял в носу в поисках ключа, и наконец до меня дошло: а с чего я взял , что овальный предмет — именно ваза? Почему это с тем же успехом не может быть голова? Почему? И чем больше я смотрел на фотографию, тем больше я буквально чувствовал, как прижимаюсь носом к металлической сетке, стараясь разглядеть из окна своей душной комнаты забавляющуюся насосом Пег.