Дмитрий Быков - Статьи из журнала «Русская жизнь»

Что касается меня, то телевизор меня никогда особенно не волновал, а е…я доставляла в основном приятные эмоции — возможно, потому, что я никогда не занимался этим для самоутверждения. А вот с третьей сущностью был настоящий любовный роман, тяжелый, многолетний, куда более бурный, чем с женщинами или идеями. Мы были вместе больше двадцати лет — реально долго, ни с одной женщиной не выдерживали столько. В конце концов я Ее бросил. Или Она меня — это уж как посмотреть.

Началось у нас, как тогда полагалось, в шестнадцать лет: это сегодня молодежь совокупляется с Нею по подъездам в двенадцатилетнем возрасте, а я до шестнадцати ни-ни. Была свадьба подруги — я ходил в одно московское литобъединение, и там молодая поэтесса выскочила замуж. Отмечалось событие в кафе, называвшемся, что ли, «Дельфин», мокрым февральским вечером накануне весны, да и во всем, в силу еще тинейджерского моего возраста, чувствовалась какая-то наканунность. Разумеется, как тогда велось на всех свадьбах, питье было обставлено сложными ритуалами — было много бутылок вина, из них одна с надорванной этикеткой, и под этой надорванной этикеткой таилась, значит, Она, родимая. Дело в том, что заказывать Ее в кафе было дорого, поэтому приносили свою. Это было запрещено, конечно. Поэтому прибегали к такому вот нехитрому способу, и официанты, конечно, обо всем догадывались, но терпели.

Какие-то были танцы, какая-то музыка, я довольно быстро захорошел — надо сказать, что вино на меня в те времена почти не действовало, и интересно было, как пойдет с Ней. С Ней пошло — Она всегда умеет обольстить с первого раза. Очень скоро я сосредоточился на подруге невесты, девушке несколько постарше меня, и увлек ее под лестницу целоваться. От нее пахло духами «Клима», которые до сих пор действуют на меня неотразимо. Но на самом-то деле, граждане, я целовался не с девушкой, а с Ней, и это было совершенно упоительно. Причем для первого раза Она даже не мучила меня похмельем — тогда как в гениальном фильме В.Тодоровского «Любовь» герой утром даже не может толком вспомнить, с кем это таким хорошим (хорошей) он вчера познакомился.

Тогда, в первом, цветочном периоде нашей любви Она еще усиливала только хорошее, как это всегда и бывает. С любовью ведь как? Поначалу она стирает, нейтрализует все плохое и усиливает все лучшее — вечерние дворы, фонари, запахи (хотя какие там запахи были у нашего детства? — асфальт, свежескошенный газон, снег). Потом начинает растравлять и плохое, придавая ему дополнительный романтический ореол, чуть ли не святость. Вот, помню, одно время было постоянно негде, отовсюду выгоняли — из кафе, из редакции, где я засиживался допоздна… Мы были затравленные и перманентно гонимые. Это помнится отнюдь не как счастье, Боже упаси, напротив, как сплошное горькое и едкое несчастье, но какое-то возвышенное, какое-то, я не знаю, красивое. И вот так же было с Ней: Она всему придавала привкус падения, литературный, шикарный. Как Леонид Андреев, который однажды где-то под Петербургом напился и не хотел идти на станцию, ложился в снег и декламировал блоковское: «И матрос, на борт не принятый, идет, шатаясь, сквозь буран… Все потеряно, все выпито — довольно, больше не могу». И это не смешно, а трагично и поэтично.

Одна умная девушка сказала мне как-то, что водка — универсальная смазка на трущихся частях жизни, смазка между тобой и миром, если угодно, — это точно, много раз убеждался. С Ней как-то легче проходит то, что без Нее: так иногда надо взять с собой любимую, чтобы преодолеть какое-то решительное испытание. И поскольку в девяностые годы на всех нас без посредничества, впрямую обрушился мир, каков он есть, — со всеми его ледяными ветрами, бесприютностью, бессмысленностью, — я проводил с Ней очень много времени. У меня была тогда любимая критикесса и собеседница, ровесница, но никакого эроса, — чистый взаимный интерес, полемика, ну и Она, конечно. Мы оба по этой части ставили беспрерывные бессмысленные рекорды. Я помню, Она оказалась идеальной собеседницей: мы говорили косноязычно, но Она все понимала и даже нам переводила. Она придавала разговору смысл, страсть, напор, второе метафизическое измерение, каждое слово начинало мерцать аурой новых смыслов и даже становилось цветным. Многие вопросы казались разрешимыми. Никогда не забуду, как однажды, на дне рождения общего друга, мы заспорили: будущее есть или будущего нет? Не помню уже сейчас, с чего этот спор начался и к чему пришел, но так или иначе мы вернулись с балкона в комнату, разбудили третьего друга, спящего лицом в салате, подняли его за кучерявую шевелюру и спросили: будущее есть или будущего нет? Он поморгал близорукими глазами и спросил: в онтологическом смысле или в гносеологическом? Прекрасное было время. Вот это молодость и есть.

Постепенно я начал расплачиваться за наши с Ней прекрасные отношения. Организм еще был, конечно, дай Бог каждому, но по утрам уже было это отвратительное чувство вины, столь знакомое и по сексу. Она теперь просыпалась рядом со мной, но Боже, что с Ней происходило за ночь. Если ложился я с красавицей и умницей, всепонимающей девчонкой с дождинками в волосах, то просыпалась рядом со мной желтозубая, зловонная, дряблая старуха, и я понимал, что такой теперь будет вся моя жизнь. Я от нее отворачивался, пытался заснуть снова — вдруг обратная метаморфоза? — но на улице уже начинались постылые, устыжающие меня звуки жизни: встает купец, идет разносчик, на биржу тянется извозчик… Троллейбус поет, дети идут в школу, бурилка бурит (говорят, в девяностые никто не работал: еще как работали!). Ты понимаешь всю иллюзорность своих занятий, всю ненужность жизни, все свое неистребимое одиночество, от которого Она спасала тебя вечером, чтобы утром возвести его в квадрат… нет, немыслимо. Тогда продавалось в черных банках крепкое пиво «Белый медведь», и оно как-то умудрялось вернуть жизнь — правда, ненадолго.

Я никогда не чувствовал зависимости от Нее, нет. Я и курить бросил легко, потому что не понимаю, что такое никотиновое рабство. Я завишу от очень немногих вещей, которые, в свою очередь, почти всегда зависят от меня — но как бы это сказать? В чем вообще принцип Ее действия? С любовью примерно так же: вдруг вы понимаете, что вы — не одни. И все. Есть некто, кто о вас думает, заботится, понимает, кому вы нужны, кто вас хочет видеть — ни за что, просто так. Это сильное, острое чувство. И вот с Ней вы тоже не одни: я только не совсем понимаю, какая сущность является через Ее посредство. Известно, что при потреблении ЛСД к вам обращается некто из трансцендентного мира, а при жевании пейотля к вам обращается внутреннее я (так мне, по крайней мере, рассказывали). А Она вызывает не трансцендентную, а вторую, вполне человеческую сущность — идеальную женщину, готовую вас понять. Женщинам, наверное, является идеальный мужик, не знаю. Может быть, именно поэтому под Ее действием все так склонны к сексу, так легко уговариваются; правда, есть поверье (на себе не испытал, но рассказывали многие), будто желание возрастает, а возможности под Ее действием как раз убывают. Может быть. Объясняется это тем, что часть сил уходит на общение с Ней, а может, Она просто ревнует. Отсюда же пресловутый сухостой, который знаком любому, да: Ей обидно, и Она мешает кончить. Могу понять.