Дэвид Лодж - Академический обмен

И вот что еще вызывало его искреннюю зависть у молодых — их новая манера танцевать, хотя в этом он не смог бы признаться ни единой душе. Под предлогом потакания капризам детей и тщательно скроив на лице мину удивленного презрения, он смотрел вместе с ними хит-парады и тому подобные передачи с щемящим чувством сожаления и удовольствия. Как завораживали эти мелькающие бедра и виляющие попки, дергающиеся головы и подпрыгивающие грудки, как все это раскрепощало и как все это было восхитительно безумно! И с какой бесконечной тоской вспоминались ему танцы его молодости, эти чопорные, схематичные фокстроты и квикстепы, и какой чудовищно неловкий был он кавалер! А в новых танцах все казалось просто: никто не мог ошибиться фигурой, наступить партнеру на ногу или налететь с ним на другую нескладную пару, как в парковом аттракционе с автомобильчиками. Все было так просто, и он нутром чувствовал, что и он так смог бы, но увы — пробовать уже слишком поздно, как поздно зачесывать волосы на лоб, носить цветастые рубашки или пытаться убедить Хилари попробовать в постели новые позы.

Одним словом, если Филипп и ощущал себя обделенным в чувственных наслаждениях, то это был чисто элегический настрой. Ему и в голову прийти не могло, что еще не поздно присоединиться к дионисийской толпе. Так же далек он был от идеи изменить Хилари с какой-нибудь из соблазнительных девиц, роящихся в коридорах филологического факультета. Такие мысли были чужды его английскому сознательному «я». Подсознание же его занимали иные помышленья, и где-то глубоко-преглубоко, в самом истоке его нынешнего торжества, таилось предвкушение любовных приключений. Но даже если это так, то до его сознательного «я» слухи об этом еще не добрались. На тот момент самый нескромный план, созревший в его голове, состоял в том, чтобы все ближайшее воскресенье проваляться в постели перед телевизором с сигаретой и газетами.

Какое счастье! Не надо вставать к семейному завтраку, мыть машину, стричь газон и исполнять прочие обряды Священной Британской Субботы. Более того, не надо тащиться на послеобеденную воскресную прогулку. Не надо, с трудом выбираясь из кресла после сытного обеда, помогать Хилари одевать детей, выдумывать новые бесцельные маршруты для поездок на машине или брести в соседний парк, по которому, как грешники в аду, гонимые пыльным ветром, слоняются кучки людей, обходя завихрения из мусора и мертвых листьев, скрипящие качели, пустые футбольные площадки, тухлые пруды и рукотворные озера с прикованными к берегам шлюпками, символизирующими невозможность спасительного бегства. Сартрова «Тошнота» в окрестностях Раммиджа… Не видеть этого целых шесть месяцев!

Филипп гасит сигарету и тут же закуривает новую. Смотрит на часы. Осталось меньше половины пути. В салоне начинается какая-то суета. Он озабоченно озирается, боясь что-либо пропустить. Пассажиры надевают пластиковые наушники, которые при посадке лежали в прозрачных пакетах на каждом сиденье. У передних рядов стюардесса возится с похожим на трубу аппаратом. Какая прелесть, сейчас им покажут фильм! За это — дополнительная плата. Филипп с готовностью отдает деньги. Сидящая через проход старушка — божий одуванчик показывает ему, как подключить наушники, через которые, как он обнаруживает, его уже развлекают по трем каналам. Барток, музыкальный серпантин и какой-то вздор для детей. Культурно более предрасположенный к Бартоку, он через несколько минут переходит на серпантин — на спокойный, пульсирующий ритм — что это? — ах да, «Эти маленькие глупости»…

Тем временем в другом «Боинге» Моррис Цапп наконец догадался, в чем странность выбранного им рейса. Догадка сия — запоздалый результат похода через весь салон в туалет, и посетила она его, как медленно раскрученный трюк в кинокомедии, аккурат в финале справления им малой нужды. На обратном пути он укрепился в своем подозрении, тщательно рассмотрев пассажиров во всех рядах. Он тяжело опускается в кресло и, как имеет обыкновение делать в глубокой задумчивости, кладет ногу на ногу и исполняет сложное соло, барабаня ногтями по подошве правого ботинка.

Все до единого пассажиры в салоне, кроме него, — женщины.

И как это прикажете понимать? Вероятность случайного совпадения представляется бесконечно малой. Опять милые шутки Небесного Провидения. Интересно, каковы будут его шансы в случае чрезвычайного происшествия — женщины и дети вперед, а он стоит в очереди за спасательной лодкой под номером сто пятьдесят шесть?

— Извините, пожалуйста.

Это очкастая блондинка на соседнем сиденье. На коленях у нее раскрытый журнал с заложенным на нужной странице пальцем.

— Можно узнать ваше мнение по поводу этикета?

Покосившись на журнал, Цапп ухмыляется:

— Что, и в религиозных журналах завели колонку по этикету?

— Если женщина видит, что у мужчины расстегнута ширинка, должна ли она сказать ему об этом?

— Определенно.

— У вас, мистер, ширинка расстегнута, — говорит девушка и возобновляет чтение, прикрыв журналом лицо, в то время как Цапп торопливо приводит одежду в порядок.

— Послушайте, — продолжает он как ни в чем не бывало (Моррис Цапп не верит в то, что требуется время, чтобы замять неловкость). — Вам не кажется странным этот рейс?

— Странным?

— Да. В том, что касается пассажиров.

Журнал опускается, и толстые линзы обращаются в его сторону.

— Единственная странность здесь — это вы.

— А, вы тоже догадались! — вскрикивает Цапп. — А до меня только что дошло. Стукнуло прямо в темечко. Пока я был в сортире… Именно так… Кстати, спасибо, что сказали мне, — он ткнул пальцем себе в пах.

— Всегда к вашим услугам, — ответила девушка. — А как вас угораздило попасть на этот чартер?

— Одна из моих студенток продала мне свой билет.

— Теперь все понятно, — сказала девушка. — Я так и думала, что аборт вы делать не будете.

Бац! Вот теперь все стало на свои места! Цапп украдкой оглядывается на соседние ряды. Сто пятьдесят пять жен-шин — все в разных позах, кто спит, кто вяжет, кто смотрит в окно, и все они (теперь он знает почему) странно молчаливы, погружены в себя, подавлены. Он перехватывает чей-то взгляд и отворачивается от его смертоносного блеска. Ему становится не по себе, и, повернувшись к блондинке, он хрипло спрашивает ее, указывая большим пальцем через плечо:

— Так что, все эти женщины?..

Она кивает.

— Японский бог! (Весь запас ругательств и непристойностей, подрастраченный Цаппом в ежедневном обиходе, в моменты больших потрясений сводится к подобным ласковым заклинаниям.)

— Извините за вопрос, — говорит блондинка, — но мне просто интересно. Вы оплатили весь комплекс услуг — обратный билет, гонорар хирургу, пятидневный стационар в одноместной палате и экскурсию в Стратфорд-он-Эйвон?